Манмут опять наклоняет голову.

– Понятно… Теперь я вспоминаю пьесу. Лаэртид пустился в обратный путь за сыном Пеанта, как только гадатель открыл ахейцам, что им не покорить гордую Трою без лука, подаренного Филоктету… э-э-э… Гераклом.

– Ну да', лук перешёл к нему по наследству, – кивает Хокенберри.

– Погоди, а когда Одиссей успел его привезти? Я имею в виду реальную жизнь, последние восемь месяцев. Мужчина пожимает плечами.

– Всё провернули без лишнего шума. Сын Лаэрта незаметно отлучается недели на три, потом возвращается, и – хлоп! «Ребята, я тут ходил за вином и встретил старого друга…» Что-то вроде того.

– В трагедии Софокла, – произносит маленький европеец, – главным героем был Неоптолем, сын Ахилла. Отца он при жизни так и не встретил. Только не говори, что юноша тоже здесь.

– Нет, насколько мне известно, – качает головой схолиаст. – Один Филоктет. Со своим луком.

– И вот теперь Энона винит его в убийстве Париса.

– Угу.

Томас Хокенберри подбрасывает хвороста в огонь. Ветер яростно кружит золотые искры и уносит их к звёздам. Над океаном раскинулась непроглядная тьма, в которой медленно ворочаются тучи. Пожалуй, перед рассветом грянет ливень. А жаль: мужчина полюбил ночевать прямо здесь, под открытым небом. Дорожный мешок под голову, накидка с капюшоном – вместо тёплого одеяла, очень удобно!

– Да, но как Филоктет проник в Медленное Время? – спрашивает Манмут, поднимается и подходит к отколотому краю площадки, явно не страшась обрыва в сотню с лишним футов. – По-моему, такая возможность была только у Париса.

– Тебе виднее, – отвечает схолиаст. – Это ведь вы, моравеки, накачали героя нанотехнологиями, чтобы он одной левой управлялся с богами.

Европеец возвращается к костру, но не садится на камень, а продолжает стоять, вытянув ладони к огню, словно желая их согреть. «А может, он и правда греет, – размышляет про себя Хокенберри. – Они у него вроде бы органические».

– Кое-кто из героев – Диомед, например, – до сих пор сохранили в крови нанокластеры, отвечающие за эту функцию, впрыснутые когда-то Афиной или другими богами, – говорит

Манмут. – Но ты прав: перед поединком эти клетки обновили одному Парису.

– А Филоктета здесь не было десять лет, – произносит учёный. – Так что вряд ли олимпийцы потрудились накачать его наномемами. Кстати, при этом ведь получается ускорение, а не торможение, верно?

– Верно, – подтверждает его догадку моравек. – Время назвали «Медленным» по ошибке. Тому, кто туда попадает, кажется будто все вокруг застыло в тягучем янтаре, тогда как на самом деле именно путешественник наделяется сверхбыстрой реакцией и движением.

– А почему же он не сгорает? – удивляется Хокенберри, который без труда мог бы проследить за поединком Аполлона и брата Гектора. И проследил бы, окажись он в нужное время на месте. Боги прямо-таки напичкали его кровь и кости наномемами для сходных целей, к тому же бывший схолиаст не раз наблюдал, как олимпийцы готовили угодных им ахейцев или троянцев для битвы. – Из-за трения там… о воздух или… – Тут он беспомощно запинается, исчерпав познания в дан ной области. Однако Манмут кивает, как будто услышав что-то разумное. Ускоренное тело, конечно, должно загореться – прежде всего из-за внутреннего перегрева, но специальные нанокластеры заботятся и об этом тоже. Организм "окружает особая защитная оболочка.

– Как у Ахилла?

– Да.

– А не мог ли Парис погибнуть из-за сбоя нанотехнологии? – осеняет вдруг учёного.