|
Из временного царского дворца просочилась молва о клятве Пентесилеи прикончить Ахилла, Аякса, если у неё найдётся свободная минутка, и всякого ахейского военачальника, что встанет на пути, якобы прибавила гостья с самым серьёзным видом. Похоже, в душах женщин Трои (не путать с тайным Сообществом Троянок) это задело некую спавшую до сих пор, но отнюдь не пассивную струну, и они заполонили улицы, крыши домов и даже зубчатые стены с бойницами. Остолбеневшие стражники не пытались противиться орущим жёнам, дочкам, сёстрам и матерям.
Слово взяла Гипподамия – нет, не прославленная супруга Пирифоя, а жена какого-то Тизифона, столь незначительного троянского полководца, что Менелай ни разу не встречал его и даже не слышал о нём на поле брани. Так вот эта самая Гипподамия весьма красноречиво орала, разжигая в товарках смертоубийственное безумие. Атрид задержался, чтобы посмеяться, а вот теперь вместо этого обратился в слух и наблюдал во все глаза.
– Сестры мои! – визжала бабища с мясистыми руками и внушительными бёдрами, не совсем лишённая привлекательности. Заплетенные волосы растрепались по плечам и тряслись, пока она вопила и жестикулировала. – Почему мы никогда не сражались бок о бок со своими мужчинами? Почему долгие годы рыдали о судьбе Илиона, заранее оплакивали чёрную гибель малых детей, но ничего не пытались поделать с этим? Настолько ли мы беззащитнее безбородых юнцов, ушедших за городские стены, чтоб уже не вернуться? Разве мы более хрупки, чем наши храбрые сыновья? Толпа взревела.
– Мы делим с мужьями-троянцами ту же пищу, свет солнца, воздух и мягкие ложа! – надрывалась полнобёдрая Гипподамия. – Почему же не разделить с ними славную гибель? Так ли мы слабы?
– Нет! – завопили разом тысячи жен. Найдётся ли среди нас хоть одна, которая не потеряла бы в войне с ахейцами дорогого супруга, брата, сына или кровного родственника?
– Нет!
– Есть ли здесь такая, что сомневалась бы в своей женской участи после того, как данайцы ворвутся в город?
– Нет!
– Тогда не будем терять ни единой драгоценной минуты! – кричала Гипподамия, перекрывая визг распалённой толпы. – Царица амазонок поклялась убить Ахиллеса ещё до захода солнца! Она явилась издалека, чтобы сражаться за чужой город! Можем ли мы сделать меньше, защищая родной очаг, мужчин, детей ради собственных жизней и будущего?
– Нет!
На сей раз вопли не собирались утихать. Троянские жёны брослись врассыпную; некоторые из них, спрыгнув с высоких ступеней, едва не затоптали Менелая.
– Вооружайтесь! – раздирала глотку Гипподамия. – Оставьте свои веретёна, пряжу и прялки, наденьте доспехи, подпояшьтесь для битвы, встречаемся за городскими стенами!
Мужчины, молча следившие за этой сценой, поначалу скалившие зубы над бабьей тирадой супруги Тизифона, теперь подобру-поздорову спешили убраться с дороги, ныряя в дверные проёмы и глухие проулки. Атрид решил последовать их примеру.
Он уже повернул к воротам – хвала богам, те были ещё открыты, – когда внезапно увидал Елену. Она стояла на углу и смотрела в другую сторону. Затем, поцеловав своих спутниц, тронулась вдоль по улице. Одна.
Менелай замер, сделал глубокий вдох, коснулся рукояти меча, повернулся – и двинулся следом.
– Феано прекратила это безумие, – говорила Кассандра. – Сивилла обратилась к толпе и привела разъярённых кошек в чувство.
– Она умерла восемь с лишним месяцев назад, – холодно отрезала Андромаха.
– В ином сегодня, – тем же бесцветным голосом, какой бывал у неё во время видений, провещала пророчица. – Не в нашем будущем. Феано их остановила. Все покорились совету верховной жрицы Афины.
– Ну а в нашем сегодня Феано кормит червей. |