– Капитан «Смуглой леди» разместил наш приёмопередатчик на квинкунциальной позиции квантового потока Олимпа. На Земле или на орбите нет никого, кто мог бы сделать то же самое. Кстати, это одна из целей нашей экспедиции. На борт уже подняли транспондер, подобный предыдущему, только слегка усовершенствованный.

Хокенберри согласно кивнул, сам не ведая, с чем соглашается. Он мучительно пытался припомнить определение слова «квинкунциальный». Это, случаем, не прямоугольник с пятой точкой посередине? Или дело в листьях и лепестках? Короче говоря, это что-то, связанное с пятёркой.

Первичный интегратор склонился над столом, чуть подавшись вперёд.

– Если позволите, доктор, я обрисую, почему нас тревожит столь фривольное обращение с квантовой энергией.

– Прошу вас.

«Вот ведь манеры, куда деваться!» – присвистнул про себя мужчина, слишком давно привыкший иметь дело с греками и троянцами.

– Скажите, перемещаясь девять лет между Илионом и Олимпом, вы никогда не замечали разницы в силе притяжения?

– М-м-м… как же… замечал… На Вулкане чувствуешь себя немного легче. Да, я обнаружил это раньше, чем узнал, – вернее, ваши парни растолковали, что речь идёт о другой планете. Ну и? Всё верно, разве не так? Я думал, гравитация Марса и должна быть слабее.

– Намного слабее, – пропищал Чо Ли, словно птичка или свирель Пана. – Примерно семьдесят два километра в секунду за секунду.

– Переведите, – попросил Хокенберри.

– Это тридцать восемь процентов земного гравитационного поля, – произнёс Ретроград Синопессен. – То есть вы много лет перемещались – точнее выражаясь, квант-телепортировались, – с одной планеты на другую с разницей притяжения в шестьдесят два процента, доктор Хокенберри.

– Пожалуйста, зовите меня Томасом, – рассеянно сказал тот, упорно соображая.

«Шестьдесят два процента? Да я бы летал, как воздушный шарик… Совершал бы прыжки по двадцать ярдов. Бессмыслица».

– Вы не уловили разницы, – уже без вопросительной интонации подытожил Астиг-Че.

– Не совсем, – согласился бывший служитель Музы. После долгого дня наблюдений за ходом Троянской войны, возвращаясь на Олимп и потом в бараки у подножия, он каждый раз ощущал некую лёгкость в походке, особенно если что-нибудь нёс в руках. Однако шестьдесят два процента?.. Дикость, да и всё тут.

– Разница была, – прибавил он, – но не столь огромная.

– Знаете, почему вы не замечали её, доктор Хокенберри? Нынешняя гравитация на Марсе, где вы прожили последние десять лет, а мы воюем последние восемь стандартных месяцев, составляет девяносто девять целых восемьсот двадцать одну тысячную нормального земного притяжения.

Схолиаст поразмыслил над услышанным.

– И что? – наконец выдал он. – Боги подправили гравитацию пока снабжали планету воздухом и океанами. На то ведь они и боги.

– Они представляют собою нечто, – согласился Астиг-Че, – но только не то, чем кажутся.

– Неужели поменять силу притяжения – такая большая морока? – ляпнул учёный. Наступила тишина. Хотя моравеки не поворачивали голов и не переглядывались, Хокенберри чувствовал: сейчас они оживленно общаются между собой по радио– или другой связи, обсуждая один вопрос: «Как бы всё растолковать этому идиоту-человеку?»

В конце концов Сума Четвёртый промолвил:

– Да, чрезвычайно большая морока.

– Это гораздо сложнее, чем терраформировать оригинальную Красную планету менее чем за полтора столетия, – пискнул Чо Ли.