Он тряхнул головой и сказал:

– Лучше всего подойдёт Ахиллес. Знаете, он ведь неуязвим.

– Знаем, – мягко проговорил Чо Ли. – Мы тайно исследовали героя и выяснили причины этой, как вы выражаетесь, неуязвимости.

– Да, его мать, богиня Фетида, окунула сына в реку… – начал Хокенберри.

– Вообще-то, – перебил Ретроград Синопессен, – на самом деле кто-то… или что-то… искривило матрицу квантовых возможностей вокруг мистера Ахиллеса до невообразимых пределов.

– Ладно, – кивнул схолиаст, не поняв ни слова из сказанного. – Так он вам подходит?

– Не думаю, что мужеубийца согласится принять участие в полёте, – с сомнением произнёс Астиг-Че.

– Э-э-э… нет. А что, заставить нельзя?

– Полагаю, это повлечёт за собой больше риска, чем все опасности экспедиции на третью планету, вместе взятые, – проворчал генерал Бех бин Адее.

«Что это – шутка роквека?» – подивился мужчина. А вслух сказал:

– Если не Ахиллес, то кто?

– Мы ждали, что вы сами предложите, – пожал плечами первичный интегратор. – Кого-нибудь отважного, но умного. Восприимчивого исследователя. Способного к диалогу. Гибкую личность, как у вас говорят.

– Одиссей, – без запинки выпалил Хокенберри. – Вот кто вам нужен.

– По-вашему, его легко уговорить? – осведомился Ретроград Синопессен.

Схолиаст испустил вздох.

– Только заикнитесь, что на другом конце дороги ждёт Пенелопа, – и этот парень рванёт за вами в преисподнюю и обратно. Мы не можем ему солгать, – возразил Астиг-Че.

– Я смогу, – вызвался Хокенберри. – С радостью. Не знаю, расчёт себя самого, а уж компанию Лаэртида я вам обеспечу. Будем весьма благодарны, – откликнулся первичный интегратор. – В течение сорока восьми часов сообщите нам, пожалуста, что вы надумали. Мы с нетерпением ждём положительного ответа.

Тут европеец протянул землянину конечность, завершающуюся чем-то вроде человеческой ладони.

Мужчина пожал её и забрался в шершень следом за Манмутом. Трап стремительно втянулся. Невидимое кресло приняло пассажира в объятия. Приятели покинули синий пузырь.

14

Кипя от нетерпеливого гнева, расхаживая перед тысячами мирмидонцев на побережье у подножия Олимпа, ожидая, когда же боги пришлют очередного чемпиона-поединщика, рому он с удовольствием пустит кровь, мужеубийца припоминает первый месяц войны – время, по сию пору величаемое греками и троянцами Гневом Ахиллеса.

Тогда они квитировались легионами, нисходя с высот вулкана, эти бессмертные, столь уверенные в своих энергетических полях и кровожадных машинах, ежеминутно готовые прыгнуть в Медленное Время и ускользнуть от ярости любого кратковечного, ещё не ведая, что маленький народец – моравеки, новые союзники Ахиллеса, – припас в ответ на божественные трюки собственные заклинания и формулы.

Аид, Арес и Гермес явились первыми: вклинились в боевые ряды троянцев и греков, когда небосвод взорвался. Силовые дуги полыхали огнём, так что вскоре шеренги людей и олимпийцев омывали волны пламени, среди которых стремительно раздувались купола и вырастали шпили энергии. Море забурлило. Маленькие зелёные человечки врассыпную бросились к своим фелюгам. Зевсова эгида содрогалась и подёргивалась видимой рябью, поглощая мегатонны снарядов, пущенных моравеками.

Мужеубийца не спускал глаз с Ареса и его только что квит-нувшихся сторонников – багровоокого Аида, закованного в чёрную бронзу, и черноокого Гермеса в шипастых багровых доспехах.