Проворный бегун передал мерцающий факел Приамиду, кивнул и, не поднимая головы, спустился по лестнице.

Атрид возводит глаза и видит, как на город наползает чёрная туча.

– Феб Аполлон решил испортить нам день, – угрюмо шепчет Одиссей.

Стоит Гектору опустить конец факела к просмолённым дровам, обильно политым туком жертв, как налетает холодный западный ветер. Дерево чадит, но не спешит загораться.

Сердце Менелая, всегда более пылкого в битвах, чем расчётливый Агамемнон и прочие хладнокровные греки-убийцы, начинает гулко стучать: надвигается час расплаты. Воина не тревожит собственная близкая гибель: лишь бы эта стерва Елена, визжа, низверглась в Аид хотя бы минутой раньше. Будь его воля, изменницу поглотили бы неизменно более глубокие бездны Тартара, где по сей день вопят и корчатся среди кромешного мрака, боли и страшного рёва титаны, о которых разглагольствовал покойный Дионис.

По знаку Гектора быстроногий Ахилл подаёт бывшему врагу пенистых кубка, наполненных до краёв, и сходит вниз по широкой лестнице.

– О ветры запада и севера! – взывает сын Приама, поднимая сосуды над головой. – О шумный Борей и быстровейный Зефир с холодными перстами! Прилетите и разожгите своим дыханием костер, где возложен Парис, о котором сокрушаются все троянцы и даже достойные аргивяне! Явись, Борей, явись, Зефир, раздуйте палящее пламя! Обещаю вам щедрые жертвы и возлияния вот этих вот пенистых кубков!

Высоко на храмовом балконе Елена склоняется к Андромахе и шепчет:

– Сумасшествие какое-то. Он потерял рассудок. Мало того что наш возлюбленный Гектор молит о помощи своих врагов, бессмертных; в придачу он просит предать огню обезглавленное тело казненного им же бога!

Жена героя не успевает ответить. Укрывшаяся в тени Кассандра разражается громким хохотом, так что Приам и стоящие рядом Старейшины сердито косятся на женщин,

Провидица не обращает внимания ни на их укоризненные взгляды, ни на злобное шиканье товарок.

– Сссссумасшессссствие, точчччно. Я же вам говорила. Всё это – безумие. Особенно кровавые помыслы Менелая, который мечтает прирезать тебя, Елена, с таким же зверством, как Гектор убил Диониса. Осталось недолго ждать.

– Что ты несёшь, Кассандра? – шипит виновница Троянской войны, побледнев как полотно. Сновидица улыбается.

– Я говорю о твоей смерти, о женщина. И она уже близка. Задержка лишь за костром, который никак не желает гореть.

– Менелай?

– Твой благородный супруг, – смеётся в ответ Кассандра. – Твой бывший благородный супруг. Не тот, чти бесполезно гниёт на куче дров, словно горстка обугленного компоста. Разве не слышишь, как тяжело он дышит, готовясь рассечь твоё горло? Не чуешь запах липкого пота? Не ощущаешь, как бьётся злодейское сердце? Я слышу и чувствую.

Отвернувшись от погребальной сцены, Андромаха надвигается на лунатичку. Пора увести её в глубь святилища, подальше от лишних глаз и ушей.

Пророчица вновь хохочет; в её руке сверкает короткий, но отточенный кинжал.

– Попробуй тронь меня, стерва. Разделаю, как ты сама разделала сына рабыни, которого выдала за своего сына.

– Молчи! – срывается жена Гектора.

Её глаза внезапно загораются гневом.

Приам и другие опять недовольно смотрят на женщин; слов эти туговатые на ухо старики явно не разобрали, зато безошибочно распознали свирепый тон дамского шёпота.

У Елены трясутся руки.

– Кассандра, ты же сама говорила, будто все твои мрачные предсказания пошли прахом. Помнишь, как ты годами клялась нам, что Троя будет разрушена? А город ещё стоит.