— Пойдем к пруду?

— Нет, так близко вода нам не нужна. Встанем под теми дубами. Раздевайся.

Я привязала поводок хорька к рычагу переключения скоростей, стянула футболку, спортивный лифчик и тапочки. Потом выскользнула из брюк и трусиков и сложила вещи на приборной панели.

Купер уже стоял голым на траве, потягиваясь и почесывая спину.

— Нет, лучше останься в машине, — сказал он Смоки.

Пес заскулил.

— Что? А, верно. — Купер открыл заднюю дверь.

Смоки выпрыгнул из машины, подбежал к столику и описал его круглую стальную ножку. Встряхнулся, закидал землей метку и со счастливым видом затрусил обратно к машине.

Купер захлопнул за ним дверь и подошел ко мне.

— Думай о мокром, — сказал он, легонько дотрагиваясь до спины и проводя рукой по моим ягодицам. От его прикосновения кожа покрылась мурашками. — Думай о давлении. Облака — наши зрители; заставь их излиться.

Мы прошли по траве к деревьям. Купер прижал меня к стволу красного дуба.

— Корни этого дуба соприкасаются с корнями Рощи, — прошептал он, целуя мое лицо. — Мы уже в эфире; давай покажем хорошее шоу.

Он закрыл глаза и начал покрывать нежными поцелуями мою шею, груди. Гормоны во мне разыгрались, как огни Мэдисон-сквер-гарден в новогоднюю ночь.

«Это самый лучший заказ», — успела подумать я.

Купер ритмично дышал в предвкушении заклинания. Я закрыла глаза и следовала движениям его тела. Когда он вошел в меня, на короткую секунду меня пронзила боль, но дальше начались чудеса. Я обхватила ногами его талию и не обращала внимания на то, как скребет спину шершавая кора. Когда все закончится, это продлит мое удовольствие. Я не считала себя мазохисткой, но боль и наслаждение порой сливались для меня в единое целое.

В любом случае я радовалась, что надо сосредоточиться на заклинании, иначе все закончилось бы слишком быстро. Если я буду кончать тихо, Купер может продолжать часами. Но кошмары сделали меня слишком дерганой для вежливого незаметного оргазма. Я буду кусаться, царапаться, кричать… да, заклинание станет хорошим отвлекающим маневром.

С губ Купера полились древние слова, сначала это было не более чем бормотание доисторических людей, населявших берега морей и рек и поклонявшихся встреченным в прохладных водах духам. Потом грубые звуки стали более осмысленными; в сознании возник прокаленный солнцем колдун, стоявший в водорослях Нила и умолявший богов о дожде.

Я тоже произносила какие-то слова, но на другом языке — воспевавшем туманы и кипящие волны, серые морские штормы над стонущими под ураганом островами Северной Атлантики.

Воздух вокруг нас заколыхался, волоски на руках и затылке стали дыбом. Верхушки деревьев закачались под поднимающимся ветром.

Речитатив Купера подстраивался под ветер, становился более музыкальным, в едином дыхании смешивались восточные и западные наречия. Штормовые облака клубились над прериями, а мудрый шаман в одежде из буйволовой кожи воздевал к небу жилистые руки. От кожи Купера запахло влажной землей и оленьими шкурами.

Мой напев тоже менялся; во мне просыпалась тень старого шамана в медвежьей шкуре, который стоял в истощенном засухой лесу новой, зеленой земли, капал на сухую землю мед из круглой чаши и умолял Господа подарить его людям хоть каплю дождя.

И тут Купер дернулся, а его речитатив прервался внезапным стоном, но не наслаждения, а боли. Я тоже слышала безмолвный крик, чувствовала запах внутренностей, вытащенных из еще живого тела и брошенных на тлеющие угли.

— Боже! — Купер отвернулся и с силой оттолкнул меня.

Я упала спиной на траву.

Ничего не понимая и впервые стесняясь своей наготы, я вскочила на ноги:

— Купер, что…

Его тело выпрямилось и мускулы напряглись; даже вытатуированные знаки начали светиться слабым фиолетовым светом.