Изменить размер шрифта - +

Саша ничего не ответил и повесил трубку. Снова набрал номер, теперь уже дачный. Суховатый, но моложавый голос спросил, кого надо и кто звонит. Турецкий представился полным своим званием. Голос попросил подождать. И через полминуты, не больше, в трубке послышался низкий, бархатистый, очень приятный голос:

— Бай у телефона. Прошу прощения, помощник плохо расслышал, повторите, пожалуйста, с кем имею честь?

Турецкий охотно повторил.

После минутной паузы Бай снова спросил, чем обязан звонку столь уважаемого человека, служащего в столь уважаемом заведении. На что Турецкий, извинившись за неожиданный звонок, в свою очередь поинтересовался, не отрывает ли Виталия Александровича от важных дел, от отдыха, в конце концов. Тот снова поразмышлял и сказал, что не отрывает. Вежливость, ах какая абсолютная вежливость! А у самого, поди, уже глаза бегают от испуга.

Саша высказался в том смысле, что, имея в виду сегодняшний выходной день, когда вроде и дел особых не предвидится, не смог противостоять желанию совместить, так сказать, приятное с полезным: и за город от этой жары смотаться, и познакомиться в неофициальной, как говорится, обстановке. А то ведь намечаются тут кое-какие встречи, беседы-разговоры, но это уже все официально, что называется, под протокол. Так вот, как бы посмотрел Виталий Александрович, если бы он, Турецкий, ну и так далее?

Бай уже не размышлял. Он понял, что свидание неотвратимо, и потому сумел придать своему голосу максимум приязни и доброжелательства. Стал тут же объяснять, как лучше проехать да где свернуть, а заодно, кстати, можно будет и пообедать, время-то как раз. Но Саша искренне поблагодарил его, сказав, что сам только что вышел из-за стола. Но если у Бая обед, пусть не торопится, ест спокойно. А он пока соберется, пока доедет… как раз к вечернему чаю. Приемлемый вариант? Ну конечно, обрадовался Бай, полагая, как подумал Турецкий, убрать с глаз любой компромат, если таковой на даче имеется. Словом, договорились, что он ждет Турецкого у открытых ворот — вот так, красиво! — к пяти часам вечера.

«Сейчас второй час, — подумал Саша, — фору я ему дал приличную. Но есть и польза: эти три с половиной часа он будет метаться, как зверь в клетке, соображая, зачем едет этот Турецкий, облеченный немалой, видимо, властью? И чем больше будет думать и волноваться, тем больше может совершить ошибок. Что и требовалось доказать… Зато у нас имеются почти три часа — Переделкино же от Москвы — рукой подать, на хороший обед. Ибо никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обижать гостеприимную хозяйку!»

Карина, узнав о решении Саши, поскучнела: видать, всерьез рассчитывала затащить его сегодня к себе, а там, чем черт не шутит, впрочем, обстановка покажет сама. И подскажет. И вот, кажется, так хорошо выстроенный план рушится на глазах.

— Ты погоди, — постарался утешить ее Турецкий, — это еще не все. К восьми я должен быть дома, ожидается курьер от начальства с важными документами. После этого мне нужно еще с полчасика на дела, а потом… потом… Что?

Карина засияла и прижалась к нему грудью.

— Так ты приедешь?

— Не исключено, моя красавица! Отнюдь не исключено!

Стол снова был превосходен. Саша ел и только вздыхал.

Наконец не выдержал:

— Слушай, Грязнов, я бы на твоем месте бросил всякую работу, сидел бы дома и обедал, обедал, обедал…

— И еще под рюмочку! — Слава потянулся к графинчику и налил себе. Поставил, заткнул пробкой.

— А Саше? — возмущенно спросила Нина.

— Ему сейчас нельзя. Он должен быть чист, как крещенская вода, и незатейлив, как грабли! Обстоятельства!

Нина посмотрела на него с восторгом, а Турецкий, заметив этот взгляд, не удержался.

Быстрый переход