— Так вот, собственно, в чем дело! А я-то уж подумал Бог знает что… Понимаю. Ну что ж, как говорится, баш на баш: вы — мне, а я, прошу заметить, с удовольствием, — вам. И при этом, если пожелаете, повторю под протокол, как вы изволите выражаться. Итак…
И он стал рассказывать, как утром позвонил ему Георгий Георгиевич, рассказал о своей беде и, памятуя об интересе Бая к ряду имевшихся в коллекции полотен, предложил их купить — тут Виталий Александрович открыто улыбнулся — всего лишь… за один миллион долларов. Турецкий лишь икнул. Однако Бай, понимая состояние старика, когда в беде не то что красоту продашь, но собственную душу заложишь во спасение дитя родного, принял предложение и пообещал немедленно собрать необходимые деньги. Что поделаешь!.. — развел он руками. Так вот Вадим, собственно, за тем и приезжал, чтобы привезти полотна. Это Эдуард Мане и парочка Сезаннов. Художники французские, а потому такие дорогие. Впрочем, ведь Александр Борисович видел их и несомненно обратил внимание на качество работы? Как же! — солидно покачал головой Турецкий. Дело в том, что не видел он ни Мане, ни Сезаннов, забыл просто Виталий Александрович. В конце-то концов, может же однажды и ученый человек ошибиться…
— И за эти, извините, картинки цельный — ура! — миллион долларов? — не поверил Турецкий.
— Как видите, — с обреченной улыбкой развел руками Бай. — У нас, ненормальных коллекционеров, еще и похлеще бывает. Расскажу как-нибудь при случае, — пообещал он.
— Да-да, — с радостью принял предложение Турецкий.
— Да вот, пожалуй, и все. Отдал мне картинки, получил взамен коричневый такой кейс с долларами, сел в машину и уехал. А мне, грешным делом, и в голову-то не стукнуло, что он мог так тестя дорогого обмануть!.. Ай-я-яй, беда-то какая! А с Ларисочкой как же?
— Ею другая оперативно-следственная группа занимается. Нашли, разумеется, — солидно откашлялся Турецкий. — Не совсем гладко прошло, но… можно сказать, скоро следствие завершится. То есть дело передадут в суд.
— А как здоровье дражайшего?.. — спросил наконец Бай.
«Сказать — нет? — быстро прикидывал Турецкий, с удивлением, которое можно было бы при желании истолковать двояко, глядя на Бая. — Совру — узнает, потеряет доверие. Правда — лучше. Вернее, его реакция на правду…»
— Да разве ж я вам не сказал?
— Вы сказали «покушение»…
— Ну да, покушение на убийство. Которое состоялось. И завершилось. То есть человек в настоящее время мертв.
«Господи, какую дурь я несу!»
Бай, кажется, не знал, то ли ему состроить с ходу горестную мину, то ли расхохотаться над словами этого милого идиота. Решил, видимо, выразить сочувствие. Но процесс-то все же успел запечатлеться на его выразительном лице. Дождался Турецкий: все-то Бай прекрасно знал. Но выбило его из колеи слово «покушение». А ну как не состоялось? Вот отчего и ерзал.
— Погиб, стало быть… — Бай низко наклонил лицо, якобы переживая, но скорее пряча его от гостя. Наконец ему удалось «пережить» свое горе. Даже блеснуло что-то подозрительно в уголках его глаз. Молодец, артист! — Ну так, простите, чем еще могу оказать содействие правосудию?
— А лично вам ничего не известно о дальнейших планах этого Богданова? — разыгрывая мудрого сыщика, в упор спросил Турецкий.
— Да ведь как вам теперь и сказать-то?
— Правду! — так же сурово потребовал следователь.
— Ну правду, так правду… — тяжело вздохнул Бай. |