– Тогда общая цель, – торопливо поправила Мэдлин, – и обоюдное удовольствие помогли все пережить. Все казалось ярче и острее, потому что мы чувствовали опасность. Бесспорно, нам было хорошо вместе. Но теперь мы пожмем, друг другу руки, пожелаем друг другу счастья, расстанемся друзьями и будем жить каждый своей жизнью. Иди и останови эту свадьбу, Колин. Для тебя это жизненно важно, сам знаешь. А я буду жить жизнью, которая важна для меня.

Колин нахмурился. Какую чепуху она несет, сама ни на секунду не веря в то, что говорит. Колин вдохнул и медленно выдохнул.

– Значит, ты согласна навсегда расстаться со мной, Мэдлин.

Он ждал. Мэдлин посмотрела на него, ничем не выдав своих чувств. Но он все же заметил испуг, мелькнувший у нее в глазах.

Церковные колокола продолжали звонить. Первая капля дождя упала Колину на щеку, и он нетерпеливо вытер ее рукой.

– И ты согласна никогда не прикасаться ко мне.

Мэдлин тяжело вздохнула. Ага, значит, он все-таки пробил ее броню. И Колин продолжил, осторожно выбирая слова. Он хотел, чтобы она почувствовала каждое из этих слов и поняла, что они будут означать для нее.

– Ты согласна никогда больше не заниматься любовью со мной. Никогда не слышать мой голос. Никогда не слышать мой смех.

Мэдлин побледнела.

А на церковной башне какой-то увлеченный мальчишка продолжал звонить в церковный колокол.

– Ты согласна больше никогда не просыпаться со мной рядом.

Колин вдруг подумал о том, что… никогда больше не увидит ее. И ему показалось, что его снова приговорили к смертной казни.

Колин замолчал. Он сделал все, что мог, А умолять не собирался.

– Ты… ты справишься, Колин, – тихо произнесла Мэдлин. – Ты будешь счастлив. Ты умеешь быть счастливым.

Проклятие, что она несет!

– Скажи это, Мэдлин, – с гневом попросил Колин. Мэдлин поняла, что он имеет в виду.

– Что это изменит? – только и сказала она, повернувшись к экипажу. Колин взял ее за руку. Мэдлин медленно повернулась к нему.

– Скажи это. Глядя мне прямо в глаза. А потом уходи.

Мэдлин не мигая смотрела на него. О, эти ее глаза, темные, как полночь, горящие, как звезды. Они были для него как вечность, как небеса, они стали смыслом его жизни. И он прочел эти слова в ее глазах еще до того, как Мэдлин сказала:

– Я люблю тебя, Колин.

Его потрясло то, с какой нежностью прозвучали эти слова. Колин отпустил ее руку. Он понял.

– Ты очень смелая, Мэд. Самая смелая из всех, кого я знаю.

Он пытался дать ей понять, что это нормально бояться чего-то. И любовь, конечно, самое пугающее чувство, потому что Мэдлин уже однажды потеряла ее. У Колина не было сил ни пожурить ее за то, что она хотела сбежать от любви, ни наказать словами, ни подразнить, ни успокоить.

Его это убивало. Она спасла ему жизнь. И потому что он любил ее, он не сказал больше ни слова.

Гордость не позволяла Калину умолять ее. В конце концов, признание в любви мужчины красноречивее всяких других слов. Он сделал все, что мог. Пусть она уходит сию минуту, пусть продолжает бояться.

Это его последний подарок ей.

Мэдлин на секунду замешкалась, вздернула подбородок, поправила выбившуюся из пучка прядь волос. Затем помахала Колину рукой, натянуто улыбнулась и направилась к экипажу.

Кучер подал ей руку, помогая сесть, и Колин увидел, как ее рука в темной перчатке соприкоснулась с пальцами кучера, затянутыми в белые перчатки. За Мэдлин Гринуэй закрылась дверца. Щелкнули поводья, и экипаж помчался вперед. Колин смотрел ему вслед, пока он почти исчез из виду.

Мэдлин ни разу не оглянулась.

Колин остолбенело стоял на месте, пока до него не дошло, что колокола по-прежнему звонят.