— Постой, Коля, постой, — задумался Кудинов. — Как книга-то называлась, не помнишь?

— Отлично помню. Морьентес «Опыты»…

— Монтень! — вскричали одновременно и Кудинов, и Корнилов.

— Морьентес — это футболист такой, — добавил Михаил, хватаясь за книжный стеллаж, чтобы не упасть от смеха. — Вспомнил, он за «Барселону» играет. Монтень, это старшему лейтенанту Санчуку для повышения культурного уровня, был французом.

Валентин Петрович схватился за горло, пытаясь сдержать клокотавший там хохот, причинявший его гландам сильную боль. В этот момент дверь в комнату открылась, и в потоке евро-света появилась невысокая, полная женщина с темными волосами, коротко остриженными, с яркими, но не очень приятными чертами лица. Была она в черном кожаном пиджаке и короткой кожаной юбке, сильно растянутой по горизонтали.

— Это что такое?! — крикнула она вместо приветствия. — Марш в постель! Осложнения захотел? Этим-то хохотунам только того и надо. Заболевший начальник — второй отпуск…

— Надо это запомнить, — прошептал Санчо, собиратель пословиц и поговорок.

— Ася, я только ребятам открыл и библиотеку показал, — совсем осипшим голосом оправдывался Кудинов.

— Тебе сейчас только книжной пылью и дышать, — напор Кудиновой не ослабевал. — Быстро на диван, накрыться пледом, лежать, слушать новости с работы и молчать…

Три милиционера понуро поплелись в одну из комнат, как застуканные за курением первоклассники. Там Валентин Петрович принял позу поэта Некрасова на картине «Последние песни». Теперь вид у него был не только домашний, но и жалкий. Пока он управлялся с одеялом, Санчук тихо, но строго сказал Михаилу:

— Тургенев — не только «Му-Му», а еще и «Ася».

— Докладывайте, — не приказал, а попросил одомашненный начальник.

Корнилов и Санчук продолжили спор, начатый на улице, но более обстоятельно, изредка прерываясь на выслушивание замечаний Кудинова. Но не дошли они еще и до визита Корнилова в еженедельник «Арлекин», как из соседней комнаты донеслась рекламная какофония включенного телевизора, которую покрыл строгий голос Аси Марковны:

— Валико, подойди ко мне на пару слов.

Валентин Петрович вскочил с кровати и поспешил на голос жены, пасуя самому себе шлепанцы, чтобы попасть в них на ходу. Корнилов с Санчуком переглянулись, и это общее недоумение их слегка примирило. Когда Кудинов опять принял некрасовскую позу, они уже позабыли свои философские разногласия на почве Ницше и Монтеня. Докладчикам пришлось несколько вернуться назад, чтобы восстановить последовательность событий. Но не прошло и пяти минут, как раздался тот же голос:

— Валико, принеси мне, пожалуйста, чайку крепенького и парочку твоих пирожков с сыром.

Опять напарники наблюдали быстрый старт их начальника, несмотря на упор в мягкие подушки вместо жестких легкоатлетических колодок. На лбу Валентина Петровича выступила легкая испарина, дыхание заметно участилось.

— Может, это специально так, — прошептал Санчук, — чтобы лучше пропотеть?

— Не знаю, — отозвался Михаил, — но, кажется мне, что та плетка на стене — не Валентина Петровича.

— А, может, она как раз «его», но в другом смысле, — предположил Коля.