— Больных много?

— Нет, не очень. Отиты, ангины, есть случай сухого плеврита, и это меня немного беспокоит.

— С этим шутить нельзя!

— Меня несколько удивляют методы лечения ребенка. Ваш коллега требует, чтобы окно в его комнате оставалось открытым и ночью и днем.

— Это старый, испытанный метод, уж поверьте мне. Как зовут врача? Это, случаем, не доктор Мейньель?

— Он самый.

— Он, правда, несколько устарел, но всегда проявляет крайнюю осторожность.

— Тем не менее, когда я иду в замок, мне приходится надевать все, что у меня есть, чтобы не замерзнуть. Я даю уроки мальчику, иначе он потеряет год, но уверяю вас, это тяжкое испытание.

Мальчиком, о котором шла речь, был, как ты уже догадался, именно ты. Я не мог предугадать, как повернется разговор. Но слово за слово, и Плео в конце концов, естественно, спросил:

— Вы говорили о замке… какой замок? Я что-то не представляю себе.

— В конце улицы Мон-Жоли, направо… Такое большое строение посреди парка. Я говорю «замок», потому что меня нетрудно поразить: огромное здание с одним и другим крылом, да еще с угловой башней — в моих глазах это, конечно, замок.

— Теперь я понял, — сказал Плео.

— Это владение мадам де Шатлю.

— Мне казалось, что у нее нет детей.

— Мальчик, о котором я говорю, не ее сын. Она подобрала его в сороковом, в момент всеобщей паники. Бедняжка потерял своих родителей во время бомбардировки где-то в районе Мулена. Ему было всего шесть лет, и выглядел он несчастнее потерявшейся собачонки. Вот она и взяла его. Я знаю, она пыталась разыскать его родителей через Красный Крест, но безуспешно. Семья его наверняка погибла. Зовут его Кристоф Авен. Это единственные сведения, которыми она располагает.

Прости меня, Кристоф. Я не хотел причинять тебе боль напоминанием о прошлом, которое ты, несомненно, предпочел бы забыть. Мне всегда казалось, что тебя унижало сознание того, что ты в какой-то степени дитя джунглей, подобно Маугли, приключения которого ты так любил. Но история моих взаимоотношений с Плео слишком важна, чтобы я позволил себе о чем-либо умолчать.

— Я что-то слышал об этом, — сказал он. — Ну и как вы его находите?

— Мальчик превосходный.

Он медленно осушил свою рюмку, потом взглянул на меня, и в глазах его промелькнуло что-то суровое.

— Когда пойдете туда, не говорите обо мне с мадам де Шатлю… Порою без всякого умысла, случайно назовешь в беседе чье-то имя… Стоит вам произнести мое, и к вам там будут плохо относиться.

— Отчего же?

— Она сторонница де Голля… фанатичка. Это не пустые слова. Самая настоящая фанатичка… Во всем. Вы разве не замечали?

— О, я так редко ее вижу. Ее учтивость заставляет хранить дистанцию. У меня такое ощущение, будто я нахожусь в услужении. Но почему же в таком случае ее никто не трогает?

— Неужели вы думаете, что она станет кричать о своих убеждениях на всех перекрестках? Но мне это доподлинно известно. Послушайте, мсье Прадье, отвлекитесь хоть немного от своих книг и оглядитесь вокруг. Тогда вам все станет ясно. Маленький городок, где в определенных кругах волей-неволей все про всех все знают.