Плео заигрывает с фашистской полицией. Он дружит не только с Бертуаном. С оккупационными войсками — тоже. Иначе тебя арестовали бы. Постарайся понять. Коллаборационизм — это все или ничего. Тут не может быть середины. Либо ты с ними, либо ты против них. Тебе порой кажется, будто мы чересчур жестоки. Ничего не поделаешь, приходится!
Мадам де Шатлю предложила мне еще мяса:
— Чтобы прийти в себя после всех этих волнений. И поверьте мне — Жюльен прав. Если вам внезапно пришло в голову сказать, что вы друг Плео, значит, в глубине души вы уже чувствовали: он заодно с ними.
— А иначе чего ему прятаться? — подхватил Жюльен. — Таких типов, как он, и следует убивать: сами прячутся, а других подставляют.
Признаюсь, вернувшись домой, я стал сильно колебаться. Честно говоря, я мог бы простить доктору многие слабости. Но стать его сообщником — нет. В этом вопросе я хочу абсолютной ясности: я уже говорил тебе, что любил мадам де Шатлю. Это истинная правда. Но если я соглашался выполнять опасные задания, то уже не только ради того, чтобы возвыситься в ее глазах. Я не хочу, чтобы ты считал меня дураком. С каждым днем мне становилось яснее, что я приношу пользу. Наконец-то я на что-то годился. Вряд ли стоит и дальше развивать эту тему. Я дал себе слово рассказать обо всем без прикрас, неукоснительно следуя истине. Скажем, так: я выбрал нужный лагерь и был в этом уверен, поэтому теперь у меня появилось желание по-новому взглянуть на Плео. Какое-то время меня действительно интересовала его затянувшаяся ссора с бывшей женой — согласен, но то был период, когда я нащупывал свой путь. Отныне с этим было покончено. С другой стороны, я не обладал способностями шпионить, к тому же мне казалось смешным сообщать Жюльену кое-какие мелкие наблюдения, которыми никто не мог воспользоваться. Плео оставался все тем же. Он по-прежнему был со мной очень приветлив. Иногда мне хотелось крикнуть ему: «Да уезжайте же наконец! Спрячьтесь где-нибудь! Бросьте ваших друзей. Они вас погубят!» Я стал реже заглядывать к нему. Тогда он сам явился ко мне. Я проверял тетради, когда он постучал в дверь.
— Я проходил мимо, — сказал он. — Не хочу беспокоить вас. Но я вам кое-что принес.
Он положил на стол рядом с моими книгами маленький пакетик, который я хотел было развернуть, но он остановил меня.
— Это котлеты. Их здесь четыре. Ваша хозяйка пожарит их вам. У нее наверняка осталось немного растительного масла.
Представь себе мое смущение. А он без всяких церемоний снимал перчатки, прохаживался по комнате, подходил к окну, возвращался к печке, трогал ее.
— Для работы у вас не слишком жарко. Проклятое время! Проклятая страна! Вы позволите?
Он набил трубку и сел в кресло, стоявшее в ногах кровати.
— Вас совсем не видно. Много дел? Диссертация?
— Да, диссертация… лицей, ну и все остальное.
— Вы по-прежнему ходите в замок?
— Хожу к мальчику.
— Прекрасная Арманда будет в ярости. Вряд ли она не поставит вас в известность. Я попал в чертовски трудное положение. Молодой Готье… хотя вам это, разумеется, ни о чем не говорит. Готье владеют здесь двумя большими отелями. Они занимают довольно видное положение. А я имел несчастье признать их сына годным для военной службы. О! Эта целая история. Два года назад я оказался причиной маленького скандала. В одном из их отелей я провел ночь с молодой дамой. Муж красавицы узнал об этом… В общем, что тут говорить… Но я отплатил им тою же монетой. Когда их сына призвали для отправки на принудительные работы, я счел его пригодным. Это единственный их сын. Мне казалось, что работа на заводе пойдет ему на пользу… этакий сопляк, а принимал себя за пуп земли, честное слово! Но ему не повезло. |