Помнишь Рене Лонжа, того самого, благодаря которому меня спасли партизаны? Выйдя из больницы, я хотел позвонить ему и договориться о встрече. Хотел все ему рассказать. Сбросить наконец с себя груз прошлого! Какое искушение! Я чуть было и правда не позвонил ему. Но потом, по здравом размышлении, понял — хотя это и без того было ясно, — что он ничем не в силах мне помочь. Напротив, долг совести повелит ему сообщить властям о Плео. Нет! Мы с Плео были один на один, лицом к лицу. И никто ничего не мог решить вместо меня.

Прежде чем вернуться к работе, я целый день предавался бесплодным размышлениям. Плео сказал, что должен покинуть Францию как можно скорее. Другого выхода не было. Оставалось решить вопрос с деньгами, ибо они снова ему понадобятся. Занять, конечно, было совсем не трудно. Но очень скоро станет известно, что Прадье, член парламента, человек выше всяких подозрений, личная жизнь которого была прозрачна, как стекло, нуждается в средствах. Все в конце концов становится явным, — помнится, я уже говорил тебе это, — да иначе и быть не может в той среде, где за тобой следят, где тебя окружают всякого рода хищники, которые только и ждут удобного случая, чтобы вцепиться в горло. Я уже не говорю о спецслужбах, которые всегда начеку!

Я дал себе два или три дня передышки. И конечно, опасность возникла там, где я ее совсем не ждал. С этого самого момента события покатились одно за другим с ужасающей быстротой. Я занялся изучением проекта реформы по проведению экзаменов на степень бакалавра, и тут ко мне в дверь постучала Арманда.

— Можешь уделить мне минуту?

По выражению ее лица я сразу понял, что дело неладно.

— Я подумала, — начала она, — что неплохо было бы послать мальчику немного денег. На его жалованье особо не разгуляешься, а мне хочется, чтобы он ни в чем не нуждался. Как их там кормят, в этом госпитале?

— Прекрасная идея.

— Не правда ли?

Я чувствовал какой-то подвох, а ее злая ирония лишь усиливала мои опасения.

— Так вот я зашла в банк, — продолжала она. — Ты не возражаешь?

Из коробки, которую я всегда держу открытой на письменном столе, она взяла сигарету и не спеша закурила ее. Я уже обо всем догадался. Сейчас снова начнется баталия. Я предпочел атаковать первым.

— Ты попросила счет, — сказал я.

— Да. И увидела, что с него снято триста тысяч франков. А так как это не я…

— То, кроме меня, некому, — закончил я вместо нее. — Да. Мне нужны были деньги.

— Зачем?

— Да потому что у меня есть любовницы, ты же это прекрасно знаешь.

Мне вдруг захотелось спровоцировать ее, довести до крайности. Я был в отчаянии. Казалось, Плео нашептывает мне на ухо: «А ну! Чего ее жалеть? Какое мое дело, говорите? Но разве вы не вольны распоряжаться своими деньгами? Нет, ей обязательно нужно совать свой нос во все!»

— Опять эта Эвелина, — сказала она. — Я прекрасно видела в тот день, что ты лжешь.

— Я не желаю ничего обсуждать, — крикнул я. — Повторяю тебе в последний раз: твои подозрения просто смешны.

— Куда же в таком случае ушли деньги?.. Имею же я право знать. Тебе не кажется?

— Сожалею, но сказать ничего не могу.

— Мой бедный Марк! Как ты неловок! Куда проще было бы признаться, что ты изменяешь мне.

Честно говоря, я в себя не мог прийти от изумления. Эта женщина, такая умная, такая образованная, познавшая жизнь со всеми ее неожиданностями, вдруг стала думать и рассуждать, словно какая-нибудь мидинетка.