— Скажите мне по секрету, что вам дает Ашрам?

— Вот видите, вы опять принялись за свое! По правде говоря, почти ничего. Я езжу туда только затем, чтобы собрать материал для диссертации.

— Вы ищете из ряда вон выходящее?.. А обо мне что скажете?

— О вас?

Им принесли бифштексы и много жареного картофеля.

— Это только половина порции, — сказала она. — Вы?.. Вы, вне всякого сомнения, феномен.

— В каком смысле?

— Вы рассердитесь.

— Да нет же. В этот вечер меня не так-то просто рассердить.

— Я полагаю, что вы чересчур стараетесь. Вы готовитесь к познанию высокой мистики так, как готовятся к выпускным экзаменам. А что касается самой высокой мистики, то, между нами говоря… я имею в виду ту, что проповедует Букужьян… Да, можно развивать определенные способности, и я с полным правом готова это засвидетельствовать. Впрочем, наука пристально изучает их. Но делать далеко идущие выводы и разглагольствовать о каком-то внутреннем «я», о первоначальном единстве и бог знает еще о чем!..

— Вы отрицаете опыты святых?

— Я не присутствовала при их проведении.

— Вы меня разочаровываете.

— Ешьте, пока не остыло. Сочный бифштекс и нежная картошка, вот в чем заключается истина.

Андуз задумчиво жевал.

— Мне следовало бы на вас рассердиться, — прошептал он. — Вы топчете меня ногами! Если бы я потерял веру во все это, то мне оставалось бы… оставалось бы…

У него чуть не сорвалось «утопиться», но он промолчал.

Она уже съела всю свою картошку и подцепила вилкой кусочек в тарелке своего спутника.

— Вы же не станете утверждать, — продолжала она, — что нормальный молодой человек нуждается во всех этих возбуждающих средствах, так как все эти упражнения по концентрации внимания и есть не что иное, как возбуждающее средство.

— Вы не делаете этих упражнений?

— Боже упаси!

— Даже не пробовали?

— Один раз, и у меня сразу же появилось желание заняться любовью.

— О! — воскликнул он, задетый за живое.

Она рассмеялась и крепко сжала руку Андуза.

— Не нужно на меня сердиться, Поль. Я очень непосредственная. Знаете ли, вы очень странный.

Он отодвинул тарелку. Есть ему больше не хотелось. Ему теснило грудь. Он спросил себя, что она сделает, если он признается ей, что убил Ван ден Брука? И почему. Но эта мысль казалась ему чужой. Она зародилась вне его самого, словно преступление совершил не он, а какой-то безответственный родственник.

— Кофе? — предложила она.

— Нет, спасибо. Я уже немного отупел от этого шума.

Он попросил счет, вытащил бумажник, отсчитал мелочь, бросил ее на стол, как игрок в шашки, и помог Леа надеть плащ. Они не заметили, как очутились на бульваре.

— Я живу в двух шагах отсюда, — сказала она. — Вы обо всем рассказываете Букужьяну?

— Мне нечего скрывать… то есть я хочу сказать, что мне нечего было скрывать…

— Ах! Ах! — наигранно фыркнула она. — Вам нечего было скрывать до сегодняшнего вечера?

Они обогнали парочку, шедшую в обнимку.

— А теперь, — продолжала она, — у вас появились непристойные мысли. Поль, вы какой-то не от мира сего. Поцелуйте меня… Неужели это так трудно?

Она остановилась и подняла на него глаза. Капли дождя падали ей на лицо. Он наклонился и, сжав зубы, прикоснулся к ее губам.