И я не феминистка, а ксенолог. Если честно, всю жизнь мечтала о Нобелевской премии. Понимаете, какие возможности открываются? Вживую исследовать не просто Чужих как вид, а Чужих во взаимодействии с человеком в экстремальной ситуации?
– Ненавижу ученых, – мрачно сказал лейтенант. – Вам приключений на Ахеронте показалось мало? Ну и катитесь. Между прочим, вы подчиняетесь не мне, а господину Гильгофу, как старшему над научной группой. Его и спрашивайте.
Маша вопросительно посмотрела на доктора Гильгофа:
– Веня, вы меня правда отпустите?
– Идите, идите, – мелко закивал ученый. – Вас отправят домой в цинковом гробу, а я присвою результаты ваших исследований и сам заграбастаю Нобеля. Обещаю каждый месяц приносить цветы на могилу.
– Ну, раз Вениамин Борисович согласен, – бесстрастно сказала Семцова, – я пошла переодеваться. Сергей, приготовьте мне винтовку М‑41‑А. Я с ней научилась обращаться на Ахеронте.
Она с самым независимым видом вышла из кают‑компании, оставив позади изумленных мужчин, и отправилась в свою комнату – необходимо было сменить чистый светло‑синий костюм, найденный в шкафчике занятой ею каюты "Цезаря", на что‑нибудь более подходящее к полевым условиям.
"Я полная дура, – мелькнуло в голове. – Страшновато, особенно если учитывать рассказ Дугала. Но, черт возьми, там почти сотня живых людей!.."
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПЕРЕГОВОРЫ ПО‑ДЖИХАДОВСКИ
Ориентировочно – 16/17 февраля 2280 года, планета LV‑17 Геон, звезда Растабан, созвездие Дракон
План доктора Гильгофа в его собственном изложении выглядел чрезвычайно красивым, но, как известно, гладко все бывает только на бумаге. В порыве творческого экстаза многомудрый ученый напрочь позабыл об одной маленькой детали: как Чужой отнесется к появлению незнакомых ему людей? Зверь, конечно, не убил мистера Мак‑Эвана, а затем отправился вслед за вездеходом, однако никак нельзя заподозрить, что Чужим двигали благие намерения. Вдруг стая послала Мистера Пиквика специально для того, чтобы вблизи рассмотреть новый корабль и разведать, можно ли будет забраться внутрь?
Казаков, несколько вооруженных солдат и слегка побледневший Дугал стояли у шлюза, ведущего наружу. Гильгоф терся у дальней стенки, не желая выходить первым. Стальные плиты двери, едва слышно поскрипывая, уползли в корпус "Цезаря", на одежды людей упали красно‑оранжевые лучи звезды, и мгновенно стало жарко.
– Дугал, – лейтенант повернулся к бывшему технику лаборатории S‑801,– прошу. Давай вперед. Мы показываться не будем.
– Это почему? – заикнулся англичанин. – Сэр, а вдруг...
– Вдруг? В таком случае мы закроем дверь и придумаем какой‑нибудь другой план,– сказал Казаков, пожимая плечами, но все‑таки добавил ободряюще: – Иди‑иди. Ты будешь находиться в секторе поражения. Если Чужой вздумает напасть, мы его пристрелим.
"Не факт, – одновременно подумал Казаков. – Отнюдь не факт... В зверюгу нужно всадить не меньше полной обоймы, прежде чем она окончательно сдохнет. Бишоп, между прочим, что‑то говорил о важнейших нервных узлах в организме Чужого, при повреждении которых животное мгновенно обездвиживается, но едва ли мы сможем бить настолько точно".
– Бедного Дугала, как всегда, подставили, – вздохнул Мак‑Эван и шагнул вперед, на опустившиеся ступеньки трапа. – Не забудьте потом отправить открытку моим родителям в Глазго...
Он медленно сошел на бетон летного поля, зачем‑то подбросил в ладони ретранслятор и оглянулся. :
– Эй, Мистер Пиквик! Ты где?
Молчание. Чужой делал вид, что ему нет дела до человека. Только в гнезде посадочной опоры "Цезаря" можно было различить неясное шевеление. |