* * *

(В/ч 461-13 «бис», полуостров Рыбачий, декабрь 1998 года)

Большая часть бомб легла с большим недолетом. Но сила взрывов была такова, что содрогнулось всё плато Рыбачьего полуострова. В воздух взлетело и осыпалось гранитное крошево. Лишь пять из двадцати четырех бомб упали на территорию воинской части. Одна из них уничтожила резервный дизель-генератор, вторая сделала огромную дымящуюся воронку на подъездной дорожке, третья разнесла в щепки бочку-контейнер с «Красной комнатой», где, к счастью, никого не было, две последние очень «удачно» накрыли собой командный пункт единственного наземного средства противовоздушной обороны части — зенитного ракетного комплекса «Бук-М1».

Когда капитан Никита Усачев на правах старшего по званию крикнул: «Всем в укрытие!», бомбардировка закончилась. Выскочившие из КДП офицеры растерянно озирались, не зная, то ли бежать к убежищам, то ли возвращаться назад. Взяв инициативу в свои руки, капитан Усачев объявил «Тревогу» по части и ввел боевую готовность номер один.

Впрочем, это не помогло: бомбардировщики ушли, а нового нападения не последовало. Связь с командованием установить по-прежнему не удалось. Связисты заявили, что с их стороны всё функционирует нормально. Неисправность имеет место быть у контрагентов, то есть «гикнулось что-то у этих мудозвонов, а они, чушки позорные, даже не заметили». Усачев задумался, а потом вызвал к себе старшего лейтенанта Лукашевича.

Тот по распорядку боевой готовности находился в кабине своего истребителя. Поэтому, отправляясь по вызову, он даже не стал переодеваться — так и пришел в летном комбинезоне и зажав под мышкой шлем.

— Так, — сказал Усачев и остановился; он внимательно посмотрел на Лукашевича, после чего продолжил: — Выкладывай.

Но Лукашевич уже несколько оправился от первого потрясения и не был уверен в том, стоит ли говорить посторонним всю правду целиком.

— Что «выкладывать»?

— И не валяй дурочку, — прикрикнул Усачев: он был явно не в себе. — Ты уже сказал «а», говори «б».

Делать было нечего.

— Мы начали войну, капитан, — сказал Лукашевич; в глаза Усачеву он старался не смотреть. — Нас… Громова, Стуколина, меня наняли… для выполнения особо секретного задания. Вы ничего не должны были знать об этом задании… и, скорее всего, ничего не узнали бы… но видишь, как всё обернулось…

— Мать твою! — выругался импульсивный Усачев. — Я всегда знал, что дело с вашими «учениями» нечисто. Нет, но это ж надо — организовать тут секретную операцию, и чтобы, кроме летающих пилотов, никто ничего не знал! Ну, козлы! Нет, но это ж надо!

Лукашевич терпеливо ждал, пока поток ругательств и возмущенных реплик, изливающийся из Усачева, не прекратится и тот не вернется к главному.

— Ладно, — Усачев наконец остановился. — Кто это организовал? Те деятели из комиссии? Лукашевич кивнул.

— Суки. И с кем мы воюем?

Лукашевич ответил с кем. На долгих десять секунд воцарилось молчание.

— Кретинизм, — дал свою оценку происходящему Никита. — Они хоть понимают, что это за люди?

— Успокойся, капитан, они понимают. Лучше нас с тобой.

— Понимают, говоришь?! — Усачев снова взъярился. — А почему нас бомбят, если они понимают? Почему сбили Громова и Беленкова, если они понимают?

— Перестань, капитан, только твоей истерики нам не хватало.

Усачев с огромным удивлением посмотрел на Лукашевича.