Изменить размер шрифта - +
«Да что мне, стыдно, что ли? — криво улыбнулся он. — Чего тут стыдного! Все сейчас тащат, что могут! Общественное — не свое же! Никто не огорчится! Вот будет у нас капитализм, тогда и наступит справедливость! Никто красть не будет, потому что все стыдится станут — ничего общего не останется, а у человека, собственника, совестно красть!»

И успокоенный этим хитрым аргументом, Володя вышел из квартиры, оставив отцу записку, что ночевать-де не придет, потому что одноклассник пригласил его сегодня ночью смотреть программу спутникового телевидения. А еще Володя советовал папе доесть очень вкусную ветчину, что лежит в холодильнике.

 

***

 

До Эрмитажа он доехал на троллейбусе и приехал вовремя. Володе было приказано быть в музее за полчаса до того, как прекращался впуск. Он взял билет и пошел по просторному вестибюлю к Иорданской лестнице, волнуясь перед встречей с билетерами — первым возможным препятствием на его пути. И на самом деле, пожилая седенькая женщина, строгая на вид, так как воплощала в своей важной должности авторитет Эрмитажа, не стала спешить надрывать Володин билет, а, окинув взглядом куртку мальчика, голосом, не терпящим возражений, сказала:

— В верхней одежде нельзя, разденьтесь в гардеробе. Это прямо и вниз.

У Володи тут же задергалось веко и вспотела шея. Нужно было бабке возразить.

— Что вы, — с сильной просьбой в голосе заговорил он, зачем-то низко наклоняясь к сидящей женщине, — это совсем не верхняя одежда.

— А что же, нижняя, по-твоему? — насмешливо вздернула реденькие брови дотошная билетерша, уставшая, должно быть, за день и желавшая отыграть на ком-то свою хандру. — Я будто не знаю, в чем по улице ходят, а в чем идут в музей. Иди-ка разденься, не стой на проходе.

Володя понял, что если его не пустят, то операцию можно считать проваленной. Он наклонился к строгой билетерше еще ниже и яростно зашептал ей почти на ухо:

— А что если у меня под курткой одна майка, рваная майка? А что если мне не то что свитера, а даже рубашки купить не на что?! Считаете, раз у меня родители бедные, так я и в Эрмитаж сходить не могу?! — И у Володи даже очень кстати в носу что-то громко хлюпнуло, точно он всхлипнул, так что пожилая женщина, наверняка имевшая внуков, вскинула на Володю полный жалости взгляд, а мальчик, чувствуя победу, еще добавил:

— Ну, хотите, я сейчас вам покажу, что у меня под курткой? Хотите?! И он было даже с треском расстегнул верхнюю кнопку куртки.

Расчет был верен — женщина замахала руками, словно ей пообещали показать черта, и сказала:

— Не надо, не надо! Проходи! Если остановят наверху, скажи, что Вероника Антоновна пустила. Но спеши! Скоро закрывают!

— Да, да, я спешу, спасибо! — рванул вперед на самом деле спешащий Володя, дорогой между тем сожалея о том, что позволил хорошенько себя запомнить, и, если хватятся настоящего «Иеронима», то обязательно вся эта сценка с мальчиком, не снявшим куртки, будет рассмотрена с большим вниманием.

«Да и черт с ними! — подумал он наконец. — Не найдут они меня! А скорей всего так и будет в Эрмитаже поддельный «Иероним» пылиться!»

Посматривая на часы, Володя сбавлял шаг. Он шел по залам музея, держа направление в сторону «итальянцев», и шел, не обращаясь ни к кому, потому что Дима заставил мальчика выучить план залов наизусть. Иногда он делал вид, что рассматривает какую-либо картину или скульптуру, чтобы не привлекать к себе случайного внимания смотрительниц. Наконец он приблизился к залу Леонардо, и здесь Володя невольно остановился перед «Мадонной Литта». Мягкие пастельные тона небольшой картины, плавный абрис рисунка, добрая, едва заметная улыбка женщины приковали внимание мальчика в который раз — он очень любил эту картину, от которой веяло буквально человеческим теплом.

Быстрый переход