— Но ты не думай, — нахмурился Ленька, — я здесь не царек, но скорее отец или брат, правда строгий. Они у меня не только на цырлах передо мной ходят. Я их не только жратвой снабжаю, но учу работать к тому же, пити-мити, деньги то есть, добывать учу. Вот, бухгалтерская книга у меня. И Кошмарик ткнул пальцем в толстый журнал, лежавший на столе. — Туда я все их заработки вношу — гроши, конечно. Но тому, кто больше всех за неделю заработает, я премию даю, благодарю словами. В общем, поощряю в этой шушере стремление обеспечить себя своими ручками. А то ведь кем они до меня были? Наркота да алкаши! В моей же коммуне не только ширева не водится, но даже пиво пить запрещается. Боятся! Знают, чуть хоть запах почую, сразу на улицу выкину, на снег да на мороз...

Кошмарик не успел договорить. К столу с бухгалтерской книгой подошла девочка с распущенными волосами и в белом платье, которая на подносе принесла еду.

— Морг, — ласково сказала девочка, — попробуйте, я сегодня борщ варила.

— А помидоры не забыла бросить? — строго спросил Кошмарик. — Я без помидоров борщ не ем!

— И помидоры, и свеклу, и стручковый перец — все положила, безропотно отвечала девочка. — Жаркое подождать нести?

— Да, не гони пока, Мартышка. Дай мне с дружком потолковать о том, о сем.

Когда девочка ушла, Володя по знаку Кошмарика принялся за борщ, оказавшийся таким вкусным, ароматным, острым, что перехватило дух.

— Ты что же, счастлив? — задал Володя наивный вопрос, который задавать не следовало, потому что все глуповатое личико Кошмарика буквально светилось ощущением самодовольства, успеха, даже торжества. Но в ответ Кошмарик глубоко вздохнул и ответил далеко не сразу, точно лишь сейчас задумался над вопросом, счастлив он или несчастлив?

— Да знаешь, — вяло произнес он, — в общем-то, свободы, к которой я стремился, добиться трудно. Всякой сволочи платить приходится. Столько с тебя дерут за колпачки... Все ведь в игорном нашем деле схвачено: ты — их, они — тебя...

И Кошмарик вяло махнул рукой, не желая, видно, продолжать обсуждение неясной и сложной для него проблемы счастья. Так он и молчал, дохлебывая борщ, но когда «официантка» принесла жаркое, оживился вновь, снова приосанился, лицо его приобрело выражение торжества и довольства, и Кошмарик спросил:

— Ну а что тебе, корешок разлюбезный, от меня надо? Чем могу помочь?

— Да в сущности ничем, — попытался уйти Володя от вопроса и от необходимости раскрываться перед человеком, обожающим благотворительность потому, что она приносила ему наслаждение от сознания силы и превосходства над тем, кто нуждался в его помощи. Но вдруг Володя понял, что не сможет сдержаться, и начал рассказывать.

Рассказал он Кошмарику все с самого начала, не забыв поведать даже о своих приключениях в Плоцком замке, ибо именно там и крылись зерна истории, давшие столь пышные всходы. Короче, через час Кошмарик знал обо всех злоключениях Володи минувших дней и о том, что ожидало его послезавтра. Рассказывая, Володя видел, что Кошмарик поначалу не верил ему, глуповато посмеивался, по-турецки сидя на диване начальника коммуны, но вскоре остроносое личико Леньки посерьезнело и уже безо всякого стеснения выражало, в зависимости от эпизода, то негодование, то ужас, а то иронию или искреннее сочувствие. Когда Володя кончил свой рассказ, Кошмарик медленно покачал головой и авторитетным тоном заявил:

— Ну, калики-моргалики, попал же ты, кент, в девятку! Ой как попал!

— Что это значит, «попал в девятку»? — недоверчиво спросил Володя, ожидавший другой реакции.