— Ну и что важного ты хотела сообщить мне? — почти что нагло спросил Володя. — Может, ты хочешь предложить мне получить высшее образование где-нибудь в Оксфорде или в Болонье?

Володя видел, что красивые брови мамы медленно поднялись вверх, а глаза округлились, и ему было забавно видеть это. Он почувствовал, что попал в самую точку.

— Что, я прав? — насмешливо посмотрел он на мать. — А ты можешь поверить в то, что я совсем недавно, ну, после того, как ты ушла, внезапно обрел способности телепатировать и теперь могу читать мысли тех, кто со мной говорит. Меня осматривали специалисты, и все они признали, что такое бывает с теми, кто испытал сильное нервное потрясение. А ведь я его испытал, и мой папа тоже его испытал, только он не стал телепатом, а я стал...

Володя внимательно смотрел на мать и видел, как мучается она, и сейчас ему доставляло особое удовольствие продлить эти мучения.

— Вот я закрываю глаза, — и Володя на самом деле прикрыл глаза ладонью, а другую руку вытянул вперед, — и вхожу в одну комнату. Что это посреди ее? Да, да, это мольберт, закрытый легким покрывалом. Как я хочу отбросить это покрывало, чтобы взглянуть на картину, укрепленную на мольберте. Да, вот оно отброшено в сторону, и я вижу на полотне портрет молодой женщины, полунагой женщины. О, это очень красивая женщина! А еще рядом с диваном я вижу красивые туфли, турецкие туфли, расшитые шелком. Чьи же это туфли? О, я знаю...

— Да пе-рес-тань же! Перестань!! — услышал вдруг Володя приглушенный, но такой дикий, чужой, не мамин голос.

Он убрал руку, закрывавшую глаза, и увидел, что мама, вся бледная, с дрожащими губами, очень некрасивая, прижимая руку к груди, все шепчет одно и тоже: «Перестань, прошу тебя! Перестань, прошу тебя!»

Володя испугался. Он понял, что немного переиграл, а поэтому сказал уже безо всякой наигранной патетики:

— Ну и что такого? Сейчас многие обладают такими способностями. Но я, между прочим, один из выдающихся, и мне даже предложили поехать за границу, на несколько лет, так что я сам могу выбрать место своего обучения, без вашей помощи.

— Ты был в квартире Петруся Иваныча? — прямо спросила мама, постепенно приходя в себя, но вместо ответа Володя заговорил размеренно и твердо, желая сделать весомым каждое свое слово:

— Человек, к которому ты ушла, вор и негодяй. Если бы ты оставила меня и папу ради человека порядочного, я бы, может быть, заставил себя встречаться с тобой, но теперь...

— Да как ты смеешь так говорить! — с негодованием воскликнула мама. Петрусь Иваныч — великолепный, великолепный человек, и он очень любит меня! Ради меня он даже оставил свою очень выгодную должность директора Плоцкого замка! Ты можешь представить, какую жертву он принес?

— Никакой жертвы он не приносил! — выкрикнул Володя, желая перекрыть своим неустоявшимся голосом гневный голос матери. — Он не из тех, кто приносит жертвы!

Мама шагнула к Володе, попыталась взять его за плечи, но мальчик сбросил руки матери, а она говорила:

— Ах, как ты заблуждаешься, Володя, дорогой мой! В тебе говорит ревность, обида, я знаю! Но только ты узнаешь поближе этого человека, ты сразу очень полюбишь его — какой он добрый, умный, он так хочет стать тебе отцом!

— А куда же старого-то отца девать, а? — снова крикнул Володя, и мама озабоченно посмотрела на дверь, боясь, что кто-нибудь может услышать этот крик. — Ты говоришь, что я полюблю его? Нет, никогда не полюблю, не жди! И очень жаль, что я не ему, а его жене тогда в замке по чайнику алебардой съездил! А знаешь ли ты о том, что он и тебя продаст, при первой же возможности продаст, дорого, но все-таки продаст?! Не знаешь!

Все лицо мамы пылало от негодования. Ей было и стыдно, потому что страшные слова сына могли быть услышаны коллегами, и чрезвычайно оскорбительно выслушивать все это.