|
В правой был крест. – Грудь! – еще издали закричал священник, держать за левою сторону собственной груди. Вероятно, сердечко пошаливало у святого отца, а он носится тут как полоумный. – Гру-у-удь! Подбежал, запыхавшись, насилу отдышался, заговорил снова: – Грудь! Третья грудь! Знак сатаны! Бурцев опешил. Сумасшедший? Или блаженный? Выбритое темя блестело от пота. Подслеповатые глазки моргали. Крючковатый нос на морщинистом лице дергался, словно принюхиваясь, словно чуя уже запах дыма. Рот хватал воздух и выпихивал слова: – Слава Создателю, наконец-то, вы вернулись, ваша милость! А то мы тут такое поймали… Ой! Сарацин-магометянин! Язычники! Иезус Мария! Разглядев среди баронской свиты Хабибуллу, Бурангула и улыбающегося Сыма Цзяна, священник вскинул крест, как щит, отступил. – Не волнуйтесь, святой отец, – успокоил священнослужителя фон Гейнц. – Иноземцы, как и все мы, – добрые католики, хоть и вид имеют не совсем христианский. Все эти люди – мои гости. Они совершили долгий путь и прибыли к нам из благочестивого ордена Святой Марии, чтобы… А впрочем, вас это касаться не должно. Разговорчивый барон все же умел прикусывать язык, когда нужно. Орденское посольство-то как-никак тайное, миссия – секретная. – Да-да-да, – не особо вникая в смысл сказанного и не отводя глаз от «христиан» нехристианского вида, твердил в ответ пастор. Фон Гейнц повернулся к Бурцеву, указал пальцем на бритую тонзуру священника. – Позвольте представить, господин Вацлав, это мой духовник и настоятель замковой часовни отец Бонифаций. Верный слуга Божий. Ну, и мой советник в некоторых мирских делах. Затем барон вновь обратился к священнослужителю: – А теперь рассказывайте, отец Бонифаций. Итак, сиська дьявола? – О, да! Третья грудь на женском естестве! Коя, несомненно, дана грешнице, дабы вскармливать по ночам самого!… самого!… Священник захлебнулся в собственных криках. – Да успокойтесь вы, святой отец, – перебил барон темпераментного клирика, – а то ненароком удар хватит. Мало мы с вами, что ли, исчадий ада уже пожгли. Если из-за каждого так волноваться – никакого здоровья не хватит. – Вы, как всегда, правы, ваша милость, – смиренно склонил голову отец Бонифаций. – Заразу следует искоренять как можно скорее и без всякой пощады. Твердой рукой и с холодным сердцем искоренять. Жечь! Жечь! Жечь! Позвольте приступить? Все уже готово. – Позволю-позволю. Только сначала посмотрим, что за ведьма такая и что там у нее с грудью. Это должно быть любопытно. Барон повернулся к Бурцеву: – Не желаете взглянуть, господин комтур? – Э-э-э… Бурцев не знал, что и сказать. Ведьма, шпионка, сиська дьявола какая-то, намечающееся аутодафе, на котором ему предлагали лучшие места в зрительской ложе. Все это несколько ошеломляло. Молчаливое замешательство тевтонского посла барон расценил как знак согласия. Глава 8 Костер был разложен возле самого рва. Аккуратно так разложен – по-немецки. Этакая поленница колодцем. Вокруг добротно сбитого дощатого эшафота. В центре – высокий столб. Понизу – охапки сухого хвороста и соломы. На дровах – ровнехоньких, одинаковых, словно на лесопилке напиленных, – потеки смолы и масла. Гореть такое сооружение должно с веселым треском и без дыма – жертва не задохнется, а именно изжарится заживо. Да… в чем- чем, а в казнях здесь толк знали. А сама жертва уже стояла на дровяной куче. |
