— Ха-ха! — расхохотался козлик. — Если семеро волков ничего со мной сделать не смогли, то что для меня семеро карапузов!

Он вскочил, прыгнул через головы малышей и вылетел в дверь. Ребята бросились следом.

— Сто-ой! — кричали они, скатываясь по лестнице. — Всё равно не удер-р-рёшь… сгр-р-рабастаем…

Но козлик уже мчался по полю. От спешки он снова то и дело спотыкался о кочку или пень и — оп-ля-ля! — перекувыркивался в воздухе. Семёрка преследователей неотступно гналась за ним. Первый из мальчишек, тот самый, у которого шатался зуб, уже чуть не хватал его за хвостик… Но козлик то ли случайно, то ли специально взбрыкнул задними копытцами и — бац! — прямо в молочный зуб!.. Зуб — крак! — и в кротовую норку, крот с перепугу — шасть! — в самый дальний конец норки!..

Однако ребята быстро устали и запыхались. От постоянного торчания перед телевизором они разучились бегать, отвыкли от чистого воздуха, у них подкашивались ноги, рябило в глазах, они едва переводили дух и под конец уже плелись, словно семеро дряхлых старичков, так что на них даже смотреть было смешно. Так доковыляли они до речки, до широкого прибрежного луга. А тут жужжали шмели, желтели одуванчики, порхали бабочки. На камне грелась под жарким солнышком семейка ящериц. Неторопливо полз жук-олень. Вертел своим хохолком чибис.

Семёрка загнанных, бледных ребятишек остановилась посреди луга и изумлённо заахала:

— Как же тут красиво! Лучше, чем в цветном телевизоре!

А тот мальчик, которому козлик помог избавиться от шатавшегося переднего зуба, прошепелявил:

— Жнаете што, ребята? Давайте поиграем тут в шалоч-ки!.. И пушкай козлик наш ловит!

Они носились и катались по мягкой зелёной траве до изнеможения. Козлик учил их делать тройное сальто, и было ребятишкам так славно, как никогда раньше!

А на голубом экране телевизора в сто десятый раз всё плыло, плыло, плыло и плыло одинокое бревно, на которое так никто и не вскарабкался…

Чучелка

Возле камышей покачивалась на волнах озера деревянная уточка. Выглядела она совсем как живая: спину прикрывали сизые пёрышки крыльев, гладкая точёная головка с жёлтым клювом и лупатыми оранжевыми глазками гордо покоилась на серенькой шейке, сзади задорно торчал острый хвостик — никому бы и в голову не пришло, что это не настоящая уточка, а деревянное чучело.

Неподалёку от уточки в густых камышах затаился охотник. Он сидел в челноке. На коленях у него лежало заряженное ружьё, в губах была зажата деревянная свистулька — манок, похожий на утиный клюв. Стоило охотнику подуть в этот манок, как раздавалось «кря-кря-кря». Ну точно живая дикая утка крякает!

— Кря-кря-кря, — крякал охотник своим деревянным клювом. — Кря!

А у противоположного берега озера плавали настоящие дикие утки. Они выгибали серые шейки и озабоченно поглядывали, как ветер швыряет в воду пожелтевшие листья деревьев. Грустно было уткам: наступала осень, скоро придётся им улетать в далёкие южные страны. А ведь они очень любили озеро, на берегах которого родились и выросли.

— Ну да ничего, — утешали утки друг друга, — придёт весна, и мы снова вернёмся сюда. Разве есть в мире что-нибудь дороже родины!.. И снова будет шуршать для нас камыш по ночам, снова будут нас баюкать волны родимого озера…

Вдруг дикие утки насторожились. Они услышали жалобный призыв:

— Кря-кря-кря, спешите ко мне!.. Кря-кря-кря! Это кричит ваша сестра — дикая уточка. Я повредила крыло, не могу лететь, спешите ко мне на помощь! Кря!

Утки тут же взмыли вверх и, вытянув шеи, быстро-быстро замахали сизыми крыльями, заспешили на зов.