- Центральная облизнулась. Освободить подсудимому рот. Пусть говорит последнее слово. Мы ж не звери какие... все по совести, по закону...
Глаза Соловья-разбойника, готовые выскочить из орбит, лихорадочно метались по "залу" в поисках спасения, пока не остановились на капитане.
- Папа!!! Спасай, наших жрут! Я ж свой в доску! По сыску я теперь!
- Апелляцию еще не поздно подать? - полюбопытствовал Илья.
- Ура!!! - дружно завопил "зал". И началось что-то невообразимое. Кто кинулся обнимать и целовать любимого "папу", кто прыгал и орал от восторга. Избушка, напуганная бурными эмоциями и дрожанием земли (Горыныч прыгал выше всех), торопливо спряталась за дубом.
- Папа жил, папа жив, папа будет жить! - скандировали головы.
- Папа - наш рулевой! - Рубаха капитана набухла от пьяных слез умиления домовых.
- Папа - ум, честь и совесть нашего царства! - надрывал свою петушиную глотку Никита Авдеевич с головы Соловья-разбойника, подкрепляя каждое слово ударом крепкого клюва по лбу воеводы разбойного приказа. Как его занесло на патлатую голову коротышки, он от радости и сам не помнил.
- Объявляю амнистию. Возражения есть?
- Нет!!! - Его паства была согласна на все.
Илья поднял "орудие преступления" и обомлел. Видел он чудеса ювелирной техники, но такого... Ажурная конструкция золотого яйца поражала воображение. В узлах соединений золотых волокон сверкали крошечные бриллианты. Внутри, глубже, просвечивал второй слой, пересыпанный изумрудами. Дальше шел третий, уже едва различимый, поблескивающий голубыми самоцветами. И всю эту конструкцию пронизывала тонкая стальная игла, увенчанная на конце кроваво-красной капелькой рубина.
- Фаберже бы от зависти удавился, - прошептал потрясенный Илья, бережно пряча смерть Кощея в карман штанов.
- Папа, позволь за твое здоровье... - Головы мирового судьи тыркались в ведра в поисках хмельного, но тщетно. Тара была пуста.
- Нам же в посад надо, - засуетилась вдруг Центральная, - солнце вот-вот сядет.
- В посад!!! - воодушевленно заголосила поляна.
Подготовка к обратной дороге много времени не заняла. Избушке строго-настрого приказали держать дверь на засове до утра, дабы Мурзик не сбежал, и "папино воинство" гурьбой полезло на Горыныча. Яга предпочла лететь в своей ступе, усадив рядом Гену.
- Кормчим будешь, - распорядилась ведьма, подавая ему метлу.
- И ты с нами? - обрадовался Илья.
- Мой долг быть рядом со смертью Кощея, - невозмутимо пояснила ведьма. - А долг для меня превыше всего.
Ступа взмыла в воздух и понеслась в сторону посада. Следом устремился Горыныч, унося на спине горланящую во всю глотку компанию:
В заповедных и дремучих старых Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей, на проезжих сеет страх...
Избушка долго смотрела вслед суматошным гостям, утащившим с собой ее хозяев Впервые за триста лет она осталась одна. Мурзика, дрыхнущего на постели Яги, она пока в расчет не принимала. Солнце бросало последние лучи поверх стройных сосен. Избушка вздохнула, выпустив из трубы клубок дыма, доковыляла до разбитого сундука, стоящего под дубом, села на него и стала терпеливо ждать возвращения хозяев.
- Поспели, - облегченно прорычала Василиса, глядя на заходящего на посадку Горыныча. Розовая полоска заката стремительно темнела. Вслед за Горынычем на бреющем полете над поляной пронеслась перегруженная ступа.
- Ну, Ванюша, не подкачай, весь посад за тебя молится, - мяукнула рысь. |