Лишь годом позже мне пришлось встретиться с двумя участниками боев за Мариуполь, причем один из них, как оказалось, находился в составе того самого взвода, которым непосредственно командовал Андреев, и, уже основываясь на их рассказах, можно сказать, рассказах очевидцев, я смог представить себе последний день жизни Сережи Андреева.

* * *

Накануне того дня, когда наши части оставили Мариуполь, взвод Андреева расположился на ночлег во дворе одного из домов на городской набережной. Потому что даже на фронте, даже в самом отчаянном положении иногда приходится спать. Противник наступает на Мариуполь, участь Мариуполя предрешена. Но каждый час сопротивления выматывает противника.

Перед тем Андреева вызвал командир полка.

— Вот что, Андреев, — сказал он в это последнее их свидание. — Враг теснит, Мариуполь будет завтра оставлен. Наш полк находится в арьергарде. Тактика уличного боя мало изучена, поэтому придется полагаться на собственную инициативу. Вам я поручаю порт. Нельзя допустить захвата нефти. В темноте вы только потеряете время на ориентировку. Дайте бойцам отдохнуть, выступайте перед рассветом. Проникните в порт, а там — глядя по обстоятельствам. С моря вас будут поддерживать канонерки…

Никаких канонерок, конечно, не могло быть. Это знали и Андреев и командир полка. Но так было сказано в штабе бригады, и командир полка обязан был это повторить.

— Действуйте, — сказал командир полка.

— Разрешите идти? — спросил Андреев.

— Да, идите…

Больше они не встретятся.

Андреев вернулся во взвод, выставил караул.

— Спать, ребята, спать. Квартир не искать, не расходиться. Здесь, в сарае…

Он бросил шинель у самых дверей, двери как ворота, а от земли пахнет сеном.

— Спать, спать, — настойчиво повторил Андреев, лег на бок и вдруг мечтательно сказал: — А в Москве собрались на съезд…

— Что? — спросил кто-то.

— Собрались, говорю, на съезд. Завтра открывается съезд комсомола.

Больше он не стал разговаривать, надо поспать и ему. Возможно, на мгновение в его памяти мелькнул Малоархангельск, чьи-то знакомые лица, может быть, даже мое…

Ранним утром они уже стояли на набережной, Андреев и его взвод, по прибытии на фронт его назначили политруком взвода, позавчера командира взвода убили, и теперь Андреев был и политрук и командир, теперь это был совершенно его взвод.

Они стояли на набережной и смотрели из-за пакгауза — и туда и сюда, потому что приходилось смотреть и туда и сюда, но больше на цистерну, на громадную цистерну, наполненную первосортной нефтью, привезенной в Мариуполь из Баку.

Врангелевцы наступали на Мариуполь, правильнее, они уже вступили в Мариуполь. Они уже заполнили город, борьба еще шла за вокзал, за порт, за телеграф. Отдельные роты и взводы продолжали борьбу, хотя Мариуполь был взят.

Андрееву приказали не отдавать врагу ни одной цистерны. Ни одной цистерны с нефтью! Пустые — пожалуйста, пусть берут…

Еще до того, как белогвардейцы ступили на набережную, ребята из взвода Андреева пробили в двух цистернах отверстия, и нефть из них жирной струей стекла в море. Но с третьей цистерной расправиться не удалось. Врангелевцы вошли в порт и обстреляли из английских карабинов все, что походило на людей.

Андреев со своими ребятами укрылся у самого берега за россыпью пустых бочек.

Пули постукивали о днища, точно камешки.

Тук… Тук… Тук-тук…

Андреев все посматривал на цистерну. Ему до нее ближе, чем врангелевцам.

— Ребята, рванем?!

Пули все постукивали. Не так чтобы часто, но постукивали.

— Рванем?!

Бочки пустые, сухие, просмоленные.