В нардоме проводились всевозможные собрания, устраивались спектакли, там была библиотека, и он стал излюбленным местом окрестной интеллигенции и молодежи. И если где-то в мире происходили невероятные события, то в Успенском каждый последующий день в общем-то напоминал предыдущий, в школе по утрам шли размеренным ходом занятия, в нардоме по вечерам устраивались танцы, и казалось, ничто не способно возмутить мирное течение обычной сельской жизни. Но так было до одного памятного дня.

Преподаватель литературы, он же директор школы, Иван Тихонович Демьянов, местный уроженец, вернувшийся после революции в родные места, задал как-то своим ученикам урок — выучить наизусть по стихотворению.

— Выучить, господа-товарищи, к пятнице по стихотворению. По вашему вольному выбору. Но тема, конечно, русский народ. Судьба, так сказать, народа. Понятно? Посмотрим, как вы усвоили литературу. Будем считать это устным экзаменом для перехода в следующий класс…

Итак, к пятнице все зубрили стихи.

Иван Тихонович уселся за стол, раскрыл школьный журнал, и… пошло!

«Друг мой, брат мой, усталый страдающий брат», «Вырыта заступом яма глубокая, жизнь бесприютная, жизнь одинокая», «Выдь на Волгу, чей стон раздается»…

Чтецы постанывали, Иван Тихонович удовлетворенно улыбался и то и дело провозглашал:

— Отлично! Хорошо! Четыре! Пять!

Пока не дошла очередь до Ознобишина.

Тут никто в успехе не сомневался, Славка по литературе успевал лучше всех и вдруг… начал читать такие стихи, которые не только весь класс, но и самого Ивана Тихоновича привели в полное недоумение.

— Это что же за стихи? — внезапно прервал учитель ученика.

— Блок, — ответил ученик. — Александр Блок.

— Слыхал о таком, — сказал учитель. — А все-таки?

— «Двенадцать».

— Это не стихи, а декадентство, — сказал учитель. — Слышали такое слово? Декаданс. Упадок. Французская болезнь… При чем здесь Россия?

Иван Тихонович обратился за поддержкой к классу:

— Пусть тот, кто понял стихи, поднимет руку.

Разумеется, руки не поднял никто.

Вне себя от обиды, Славка махнул рукой и выбежал прочь из класса.

Прямым ходом помчался он из школы в нардом и рассказал Андриевскому об инциденте. Того это позабавило, и, в свою очередь, он в тот же самый день позабавил рассказом об этом происшествии самого Быстрова.

А Быстров вдруг вызвал Ознобишина к себе…

Сам Степан Кузьмич Быстров, глава местных коммунистов и гроза кулаков и помещиков!

— А ну, а ну! — сказал он смущенному мальчику. — Что там за стихи, которыми ты взбудоражил всю школу?

На этот раз Славка прочел Блока Быстрову…

И кто бы мог подумать, что именно Александр Блок дал тринадцатилетнему школьнику Вячеславу Ознобишину рекомендацию для вступления в Российский Коммунистический Союз Молодежи!

Трудно сказать, что понял, и понял ли вообще Быстров поэму, но слова о том, что

не могли не покорить Быстрова своей ясностью и категоричностью.

— Мне давно уже нужен такой парень, — заверил он Ознобишина. — Организуй-ка ты мне в коммунистический союз учащихся, давно пора объединить нашу молодежь на подвиги во имя Советской власти.

Славка не знал ни что ответить, ни что сделать для того, чтобы объединить молодежь на подвиги…

— Да кто пойдет? — неуверенно произнес он. — Кто меня послушает?..

— А ты не робей, или забыл, что сказал? — решительно объявил Быстров. — Революционный держите шаг!

…Славка вышел из исполкома с бумажкой, написанной витиеватым писарским почерком:

«Циркулярно.