Двадцатый век, он такой.
Совещание по вопросу составлению петиции собрали в моем кабинете. Никого лишнего, только непосредственные участники обсуждения: мы с Михаилом, товарищ Стопани, а также члены Правления Собрания и милейший Сосо, без которого обойтись было нельзя. Политические консультанты из числа моих офицеров, маги и прочие особые специалисты остались за кадром.
Первым делом Михаил положил перед Карелиным, Васильевым, Кузиным и Варнашевым два листа бумаги. На одном была отпечатана так называемая «Программа пяти», составленная под руководством Георгия Гапона, на другом – результат ее глубокой переработки, произведенный мной вкупе с товарищем Стопани.
– Что это, Ваше Императорское Величество? – неожиданно хриплым голосом спросил Алексей Карелин.
– Это ваш смертный приговор, – Михаил постучал пальцем по «Программе пяти», – который вы сами написали сами себе вместе с господином Гапоном. Часть этих требований абсолютно неприемлема, ибо их реализация принесет вред как Нашей Державе, так и интересам российского трудового народа, а сама ваша программа составлена в таком недопустимо хамском тоне, что принимать из ваших рук такую бумагу не стал бы ни один император, даже такой добрейший либерал, как мой дед Александр Николаевич. Помимо неприемлемого содержимого и тона этой вашей петиции, было еще одно обстоятельство, скрываемое от вас господином Гапоном самым тщательным образом. Господа эсеры, представителей которых товарищ Варнашев отгонял от Собрания со всей возможной решимостью, на самом деле входили в ближайшее окружение вашего вождя и учителя. Господин Рутенберг, представленный вам в качестве беспартийного интеллигента, наряду с иными его приятелями, как Нам достоверно известно, входил в руководство этой небогоугодной организации, и его замысел включал в себя попытку убийства моего брата во время подачи петиции из рук в руки. Об этом же, как и о содержимом петиции, был осведомлен Департамент Полиции – то ли от самого Гапона, то ли от какого-нибудь другого агента, внедренного в ваши ряды…
– Но, Ваше Императорское Величество, откуда… – воскликнул Карелин и осекся.
– Вы спрашиваете, откуда Нам это известно? – хмыкнул Михаил. – Артанский князь Сергей Сергеевич Серегин, в гостях у которого мы сейчас находимся, происходит из мира, опережающего наш более чем на сто лет. Защитник Земли Русской, присланный в наш мир Всемогущим Господом Богом, он не только оказал Нашей державе помощь войском и советом в войне с Японией, но и взялся помочь Нам устранить самые вопиющие внутренние неустройства государства…
– Там, у нас, эта провокация вполне удалась, – подтвердил я. – Осведомленный как о хамском тоне петиции с неприемлемыми требованиями, так и о запланированной попытке цареубийства, царь Николай счел за лучшее вовсе покинуть Санкт-Петербург, сложив с себя ответственность за происходящее. Вместо себя он оставил за старшего своего дядю Великого князя Владимира Александровича, не испытывающего к простонародью никаких теплых чувств. В результате грандиозная народная манифестация под церковными хоругвями и царскими портретами, организованная господином Гапоном ради подачи петиции, была расстреляна ружейными залпами гвардейских полков и порубана казачьими саблями. Результатом сей акции стали сотни погибших, тысячи раненых и арестованных, а на сладкое – запрет вашего Собрания как антиправительственной организации. И все это из-за одного сладкоголосого авантюриста, решившего на вашей крови получить немеркнущую в веках славу борца с самодержавием. Могу сказать, что он этого почти добился, и имя господина Гапона последующие сто лет поминалось наравне с именем Иуды. Но по сравнению с более отдаленными последствиями жертвы расстрела вашей манифестации можно счесть обыкновенной карманной мелочью. Ее конечным итогом стали два года внутренней гражданской смуты, тысячи погибших и раненых, проигранная война с Японией, а также умаление авторитета Российской империи на международной арене. |