— Тогда хорошо.

Наверное.

— А теперь отдыхай, — Тойтека перенесли в кровать и заботливо укрыли одеялом. — Умаялся… умник.

Почему-то обидеться на умника не получилось.

И ладно.

Струну лайнер покинул глубокой ночью. Лотта открыла глаза — ощущение, несмотря на поле, было не из приятных, а стало быть, сходили, не до конца загасив основные. Или защитное поле приглушили. Или и то, и другое разом. Решили, что раз пассажиры спят, можно слегка сэкономить на маневрах и топливе?

Лотта поморщилась.

Она даже знала, у кого закажет аудит… и проворчав:

— Я вам наэкономлю… — перевернулась на другой бок. Стоило закрыть глаза, и Лотта провалилась в сон. Причем сон весьма странный.

В нем меднокожий дикарь с до боли знакомой физией, потрясал грудью, утверждая, что более могучей Лотте не найти, и предлагал потрогать зерцало его мужественности.

Лотта отказывалась, утверждая, что еще пока не готова. Еще не все книжки прочитаны. И вообще, ей, чтобы зерцало чужое потрогать, с мыслями собраться надо. В общем… странный сон.

А главное, так и не понять, согласилась она в итоге или нет? Но проснулась Лотта с больной головой. И даже не хотела выходить к завтраку, но взгляд упал на лилию, что весьма неплохо чувствовала себя в вазе, и Лотта передумала.

Заодно вновь же пометку сделала, ибо ваза была мало того, что пластиковой, так еще и отвратительного качества. С одной стороны она треснула, с другой поблекла. Не ваза эпохи Вторых Звездных открытий, а сущее недоразумение.

Но лилии понравилось.

За ночь цветок разросся, раздался, и светлые лепестки поплотнели, да и оттенок появился донельзя милый, бледно-розовый. Словно лилия заглянула в Лоттины сны и донельзя смутилась.

— Это просто сон. И гормоны, — сказала Лотта цветку и своему отражению, которое выглядело еще более взбудораженным, чем несчастный цветок. Волосы торчали мелкими пружинками, и в отсутствие личного парикмахера разворачиваться или хотя бы укладываться в подобие прически эти пружинки не желали. Глаза горели.

Веснушки на щеках тоже.

— У меня ведь тоже могут гормоны быть. Я ведь живая, да…

Сетчатая юбка поверх длинной туники и брюк в обтяжку завершили образ, который, как ни странно, Лотте понравился бы. Она даже повесила на шею нить красного ифаррского жемчуга, крупного и яркого, а оттого выглядящего подделкой. Правда, в отличие от вазы, неплохой.

— Какая прелестная бижутерия, — Труди уже заняла место, причем то, на котором вчера сидела Лотта. — Вы зря пропустили ужин. Давали настолько отвратительные стейки, что это было даже мило.

— Чем? — поинтересовалась Лотта, отметив, что шею Труди тоже обвивает жемчуг.

Синий. Того характерного оттенка, который возможен лишь при применении особых красителей, которые добавляют в воду, сокращая жизнь раковин, но поднимая рентабельность.

— Нужен воистину удивительный талант, чтобы испоганить и без того поганое мясо.

Труди мучила блинчики.

Блинчики выглядели вполне себе аппетитно: тонкие, полупрозрачные, политые то ли медом, то ли сиропом. Лотте тотчас захотелось такие же.

— Мало того, что искусственно выращенное и не на самой лучшей ферме, где умеют хоть как-то придавать структуру мышечному волокну. Не советую, карамель поддельная, вместо сахара — подсластитель средней степени очистки.