Да и он готов был ко второму тайму — как физически, так и морально. А если точней, то аморально.
— У меня сегодня помолвка была, — неожиданно для себя сказал он.
— Что?! — Олеся отпрянула от него, но с кровати не поднялась.
— С Настей на даче был, а тут вдруг отец…
— И что, жениться заставляет?
— Ну, не то чтобы заставляет…
— На мораль давит?
— Настя, между прочим, девочкой была, — вспомнил Сева.
У Насти он был первым, а у Олеси нет. Может, она и не может ни с кем, кроме него, но в ее почтовом ящике побывало не одно письмо.
— В каком классе?
— На четвертый курс переходила…
— Не знаешь ты наших бабских хитростей.
— А ты знаешь?
— Я знаю. Только я с тобой по-честному… А эта стерва лапшой тебя кормит. Думаешь, отец случайно появился?
— Когда-нибудь это должно было случиться.
— Ты ей предложение делал?
— Ну, если только сегодня…
— Она отказалась?
— Вряд ли…
— Я бы не отказалась. Но и отца бы не подговорила…
— А Настя подговорила?
— Скажи, ты на юриста учишься или на сантехника?
Сева пожал плечами. Возможно, он действительно стал жертвой семейного сговора. Но ведь он любил Настю, и не так уж страшно было на ней жениться.
Олеся расстегнула молнию у него на брюках, просунула руку:
— Ты не бойся, мой отец тебя на мне жениться не заставит.
— Твой отец далеко.
— Он может и приехать. И отец, и брат…
Сева уже прочувствовал на себе момент, когда открывается дверь и появляется отец «испорченной» дочери. Ситуация могла повториться и сейчас, но у Олеси такие шустрые пальцы, а ощущения такие волнующие. Пусть заходит отец, пусть приводит братьев, ему сейчас все равно.
Взгляд грустный, настроение вялое. Похоже, Сева чувствовал, что у Насти для него не очень радостная новость. Мама обо всем узнала, и она хочет познакомиться с ним. Вот и как ему это сказать? Может, он и не прочь жениться на ней, но вряд ли ему нравится, когда на него давят.
— Даже не знаю, как тебе сказать, — издалека сказала она.
Они сидели на лавочке в парковой зоне, за спиной на дороге шумели машины, перед глазами маячила старушка с булкой хлеба в руке. Она отламывала кусочки, бросала их на асфальт, голуби слетались со всех сторон. Возможно, Сева переживал, что какой-нибудь сизарь облегчится ему на голову. Хорошо, если причина его недовольства заключается только в этом.
— Не знаешь — не говори.
— Мы такие молодые, так хочется свободы, а они давят, давят…
— Кому хочется свободы? Тебе?
— Мне? — опешила Настя.
Сева должен был спросить, кто давит, и тогда бы она сказала про маму. Но его понесло не в ту сторону.
— Вообще-то я про тебя хотела сказать.
— А что со мной не так?
— Ну, ты же птица вольная…
— Хочешь отпустить меня на свободу?
— Да нет.
— А зачем тогда говоришь? — кисло усмехнулся он.
— Так давят на тебя.
— Кто?
— Мама хочет с тобой познакомиться.
— Она что, тоже хочет нас застукать?
— Где застукать? — не поняла Настя.
— Ну, на даче… Или где? — усмехнулся Сева.
— Не хочет мама нас застукать. |