Изменить размер шрифта - +
[5] Но кто  же
в здравом уме вздумал бы обсуждать те бесчисленные свидетельства о мерзких и
чудовищных преступлениях этого  императора,  которые  заклеймили  его  после
смерти и останутся на вечные времена?
     Меня огорчает, что, при  всей  безупречности  принятого  у  лакедемонян
образа жизни, мы находим у них нижеследующий весьма лицемерный обряд:  после
смерти царя все союзники и соседи, все илоты, мужчины и женщины,  собравшись
беспорядочной толпой, раздирали себе в знак скорби лицо и громко  стенали  и
плакали, возглашая, что покойный - каков бы он ни был на деле -  был  лучшим
из их царей; таким образом, они воздавали сану умершего ту похвалу,  которая
принадлежит по праву только заслугам и должна  воздаваться  лишь  тому,  кто
имеет совершенно исключительные заслуги, хотя бы он и принадлежал  к  самому
низшему званию. Аристотель, который не упустил, кажется, ни  одной  вещи  на
свете, задается вопросом в связи со словами Солона, что никто прежде  смерти
не может быть назван счастливым: а можно ли назвать счастливым того, кто жил
и умер, как подобает,  если  он  оставил  по  себе  недобрую  славу  и  если
потомство его презренно? [6] Пока мы движемся,  мы  устремляем  наши  заботы
куда нам угодно, но лишь только мы оказываемся вне бытия, мы не поддерживаем
больше общения с тем, что существует. И потому Солон был бы более прав, если
б сказал, что человек никогда  не  бывает  счастливым,  раз  он  может  быть
счастлив лишь после того, как перестал существовать.

                                      ulequam
     Vix radicitus e vita se tollit, et elicit:
     Sed facit esse sul quiddam super inacius ipse...
     Nec removet satis a proiecto corpore sese, et
     Vlndicat.

     {Вряд ли хоть кто-нибудь может с корнем изъять и вырвать себя из жизни.
Сам того  не  сознавая,  всякий  предполагает,  что  от  него  должно  нечто
остаться, и он не может  полностью  отделить  себя  от  протертого  трупа  и
отрешиться от него [7](лат.).}

     Бертран Дю Геклен [8] умер во время осады замка Ранкон,  расположенного
близ Пюи в Оверни. Осажденных, сдавшихся уже  после  его  смерти,  принудили
возложить ключи крепости  на  тело  покойного.  Бартоломео  д'Альвиано  [9],
начальствовавший над войсками венецианцев, скончался в Брешии, руководя  там
военными  действиями.  Чтобы  доставить  его  тело  в  Венецию,  надо   было
проследовать  через  земли  враждебных  веронцев.   Большинство   в   войске
венецианцев находило, что для этого следует испросить  у  веронцев  пропуск.
Теодоро Тривульцио [10], однако, воспротивился этому: он предпочел пробиться
открытою силой, подвергнув себя случайностям битв. "Не  подобает,  -  сказал
он, - чтобы тот, кто при жизни никогда  не  боялся  врагов,  высказал  после
смерти страх перед ними".
     Здесь будет кстати вспомнить  о  том,  что,  согласно  обычаям  греков,
всякий, обращавшийся к врагу с просьбой выдать для погребения чье-либо тело,
как бы отказывался тем самым от чести  быть  победителем  и  лишался,  таким
образом, права на то, чтобы воздвигнуть трофей [11].
Быстрый переход