Наташа зябко куталась в одеяло. Зябко и в то же время целомудренно.

— Иди сюда.

— Знаешь, мне здесь стало как-то странно…

— Ясное дело — лаборатория: кости, камень, черепа…

— Сразу не было странно, а теперь сделалось.

— Иди сюда.

— Нет… Давай лучше пока так посидим.

И они посидели «пока так», потом выпили еще немного вина, поговорили о том, как было им хорошо вместе в экспедиции, и что, может быть, Володя как-нибудь поедет не так далеко… В конце концов Наташа замерзла и нырнула в постель. Володя согревал ее долго и пылко, но свет не потушил и время от времени поглядывал на стеллаж.

И еще одно мешало сосредоточиться только на Наташе — это неприятный шорох внизу, на полу. Кто-то бегал по полу камеральной… наверное, крыса. Очень нахальная крыса — даже хватала ножки стола, скреблась на стеллаже, отчаянно пытаясь взобраться повыше.

Они так и заснули, не потушив настольной лампы, — по молчаливому взаимному согласию. Володя проспал до девяти, пока не появились сотрудники. Наташи не было, лампа горела.

Днем Володя заделал крысиные норы и перенес черепа на соседнюю полку, покрепче. До часу ночи Володя почитал; «странно» не становилось. То есть Володя понимал: эта комната, уставленная выкопанными из-под земли находками, — место и правда очень необычное, но сказывалась привычка: если год за годом, по сути дела, всю жизнь работаешь с вещами, которые тысячи лет назад служили другим людям, тем, чьи кости и черепа тоже заботливо извлечены из земли, привезены за тысячи километров, на многое начинаешь смотреть иначе, чем большинство людей. Володя мог обедать, поставив тарелку возле черепа, не замечал чего-то особенного в глиняных сосудах — странных по форме, снабженных свастиками и геометрическими знаками, смысл которых унесли тысячелетия. Экспедиция, камералка — это был второй дом, где все приспособлено для жизни, все безопасно и удобно. Бояться камералки было примерно то же, что испугаться собственной спальни или ванной. Было бы нелепо, сделайся Володе здесь «странно».

Темнота, глухая тишина навевали сон. Володя на несколько минут погасил свет, прислушался. Нет, черепа и не думали падать; только крыса в одной из дырок стала скрежетать совсем уж отчаянно.

— Тихо!

Крик и впрямь странно прозвучал в камералке, но крыса замолкла, а Володя включил лампу и еще немного почитал. Опять скрежет! Дрянное животное скреблось там, где он сегодня заделывал дырки: там, где стена и пол соединяются. Видны были даже крошки бетона на полу — чертова крыса прогрызала даже его сегодняшнюю пробку. Надо же!

— А, чтоб тебя…

Владимир встал, подошел к забитой им норе. Действительно, пробка была расковыряна наполовину, уже зияла узкая дыра. Часть крошки просыпалась внутрь норы, часть вылетела на пол в камералке. Кто-то мохнатый, темный копошился в глубине лаза… Володя не мог рассмотреть. «Ну, я тебя…»

Владимир сбегал за лампой на длинном шнуре, взял палку с металлической оковкой. Такой палкой он смог бы нанести сильный удар даже в узкой крысиной норе. Володя поставил ящик, направил свет внутрь дыры. Где она, крыса?! Но в норе была вовсе не крыса. Там, в полукруглом неровном лазе, скорчилось что-то непонятное. Это коричневое, странное существо больше всего похоже было на исполинского паука… Оно копошилось, что-то делая своими быстрыми, юркими конечностями. Володя сунул в нору палку, ткнул существо. И тут же оно развернулось в сторону опасности, напряглось, взвились в воздух конечности… Темно-коричневая рука мумии оперлась на серо-желтую кость и растопырила скрюченные пальцы.