- А треуголка? - спросил я с интересом.

- Ее возвращают в кабинет истории. Один раз она сильно обгорела, и края у нее теперь обугленные.

- Покажи, как танцуют, - попросил я.

Юка встала, вытянула руки в стороны и,

как бы вступив в хоровод, медленно пошла по кругу, мурлыча простую и приятную мелодию. Через несколько шагов она отпустила ладони невидимых подруг, сняла с ноги туфлю и три раза шлепнула пустоту впереди. Потом сделала вид, будто сталкивает что-то с берега. Видимо, гроб с углями Смотрителя.

- Трогательно, - сказал я. - А что при этом поют?

- Я не решаюсь воспроизвести, - ответила она, возвращаясь за стол. — Это очень неприлично. Переделали из каких-то древних частушек и заклинаний. Еще при Никколо Втором, у которого были близкие наклонности. В общем, нечто обидное и непристойное. Как и любая правда, впрочем.

Тут я заметил еле уловимое движение - и поднял глаза. Неподалеку от места, где Юка остановилась, чтобы отшлепать воздух своей туфлей, произошло нечто странное.

Стена павильона покрылась мелкой рябью — и вдруг разъехалась в стороны, словно дубовая панель и висящая на ней гравюра с морской башней были нарисованы на растянутой ткани и кто-то чиркнул по ней бритвой.

Я увидел Смотрителя в военном халате и черной маске. За его спиной стояли два монаха в оранжевых робах. У одно из них в руках были фасции с торчащими из них топориками. У другого на голове — церемониальная черная треуголка с золотым позументом.

Мы с Юкой вскочили из-за стола и распростерлись на полу в поклоне перед этими священными символами.

Смотритель сделал монахам знак оставаться на месте и шагнул в комнату. Дыра в стене затянулась, скрыв его спутников — на ее месте осталось черное пятно с подрагивающим спиральным узором.

— А я-то думаю, почему у меня во время летнего солнцестояния каждый год болит голова, — сказал Смотритель, глядя на Юку. — И врачи не могут сказать ничего определенного...

— Прошу покарать меня, Ваше Безличество, — прошептала Юка, припадая к полу, — моему поведению нет прощения.

— Не могу, милое дитя, — ответил Смотритель. — Даже не мечтай. Я еще мог бы закрыть глаза на то, что тебе больше двадцати, но увы — ты подруга моего преемника. Однако признаюсь, если бы я встретил тебя пару лет назад, то карал бы, наверно, до сих пор.

Юка покраснела.

- О, ты еще не разучилась краснеть, - засмеялся Смотритель. - Впрочем, скорее, уже научилась? Второй курс, я полагаю?

Юка покраснела еще сильнее. Но промолчала.

- Два — ноль, - сказал Смотритель. - Садитесь, дети мои, вы уже совершили поклон. Довольно.

Мы сели на свои места. Смотритель был в хорошем настроении - и я догадался, что сегодня lese majeste, скорее всего, не обрушится на нас всей своей тяжестью.

Наш гость взял третий стул и сел за стол рядом с нами.

- Алекс, — сказал он, - не правда ли, это очень по-женски - ударить три раза в лоб, а потом просить покарать.

- Вы совершенно правы, Ваше Безличество, — ответил я.

- За это мы их и любим, — сказал Смотритель. - Они как бы делают мир добрее своей наивностью. Мы думаем - если эти трогательно нелепые существа ухитряются выживать рядом с нами, может быть, наш мир совсем не такое жестокое место, как мнится? Только постигнув, насколько хитра эта бесхитростность, понимаешь, до чего безжалостен мир на самом деле.

Он покосился на рамку с синими и красными кубиками.

-Ага, знаю... Я уверен, что ты постоянно проигрываешь ей в эту игру.

- Иногда выигрываю, - ответил я.

- Примерно один раз из четырех? - спросил Смотритель.