Меня покоробил такой наглый отзыв о Павле Алхимике, но я промолчал. Недаром ведь Павел покинул Ветхую Землю.

- Фантазия Павла, — продолжал Алексей Николаевич, — не только основывалась на реальности, но была продумана и выверена в мельчайших деталях, со всем свойственным покойному императору педантизмом. Но самое удивительное было в том, что Павел в этой фантазии действительно каким-то образом жил. Вернее, уверен был, что живет. Все попытки моего предка убедить Павла в том, что он просто галлюцинирующий призрак, закончились неудачей. Павел, напротив, чуть сам не свел Федора Степановича с ума, доказывая, что тот живет в инфрамире, или, проще говоря, в аду, куда сам Павел спускается сновидящей тенью, эдаким Дантом...

Алексей Николаевич сделал паузу, словно давая мне возможность высказаться. Но я молчал. Тогда он продолжил:

— Выходило у Павла, надо сказать, весьма убедительно. Федор Степанович скончался в большом душевном смятении, но от него остались записи — и его сын, уже мой прадедушка, Николай Федорович, устроился в Инженерный замок на ту же должность. С молчаливого согласия начальства, среди которого тоже были спириты, опыты продолжились... Все встречи, что любопытно, происходили в этой же комнатке. Правда, тогда она была больше — в советское время ее поделили натрое перегородками с целью запустить сюда как можно больше шариковых... Вы со мной?

«Да», — ответил я после короткого колебания.

— К тому времени в Инженерном замке было уже несколько серьезных библиотек с самой разнообразной литературой на разных языках — образование в те годы было энциклопедическим. Вероятно, Павел научился каким-то образом читать эти книги, узнавая много для себя нового. Однако он не помнил об источнике своих знаний — он делал все как бы в беспамятном трансе. В таком же беспамятстве происходили и манифестации его духа в Инженерном замке — когда кадеты слышали скрип половиц и чувствовали присутствие тени. А в бодрствующем состоянии Павел не вступал в контакт ни с кем и целиком уходил в свой выдуманный мир...

Алексей Николаевич вдруг поднялся, подошел к двери, распахнул ее и выглянул в коридор. Там никого не было. Он вернулся на свое место и продолжил:

— Этот мир с годами становился все причудливей. Павел узнавал про религию французских утопистов, про учение мудреца Сид-дхартхи Готамы, про электрическую тягу, про телеграф и телефон — и каким-то хитрым способом реплицировал это, пусть и в измененных формах, в своем мираже... Туда долетали и другие свежие веяния — идеи, настроения, даже новые словечки: будто он во все это с удовольствием играл... Да что там, он с энтузиазмом цитировал новую культуру со всеми ее неологизмами, клише, суевериями и мифами, кидая в окрошку своего мира цитаты из понравившихся ему книг и анекдотов, а позже и фильмов. Он делал это чрезвычайно хитро, так что выглядело все естественно. Так как его игрушечная вселенная была продумана до деталей, никто не мог убедить его в том, что это иллюзия. Существовала и другая причина... Вы следите?

«Да».

Алексей Николаевич с сомнением поглядел в мою сторону. Несколько секунд он разными способами щурил глаза, а потом сказал:

- У нас загорается все «да» и «да»... Я не уверен, что между нами сохраняется контакт. Попробуйте коснуться букв «А» и «Я».

Я выполнил его просьбу, и озабоченное выражение исчезло с его лица.

— Все хорошо, — сказал он. — Так вот, Ваше Величество, я перехожу к главному. Дело в том, что Павел... вовсе не считал себя Павлом. Это был, если можно так выразиться, невообразимый случай амнезии, развившейся у потустороннего существа.