Он повернулся к салфетке, где лежал свежий слепок.

- Теперь смотрим здесь. Окончательно можно будет судить, когда мы сделаем гипсовую отливку. Но многое видно уже сейчас. Во-первых, перстень. А во-вторых, двойная складка кожи у пальца, вот здесь. Вглядитесь, она видна даже так... Никакого сомнения нет: это одна и та же рука.

Алексей Николаевич откинулся на спинку своего стула.

- Итак, - сказал он, — здравствуйте, Павел Петрович. Как говорится, и снова здравствуйте...

Я молчал. Мне было физически плохо — хотя после всего увиденного и услышанного я уже не понимал, что означает применительно ко мне слово «физически».

- Другие свидетельства, - продолжал Алексей Николаевич, - не так убедительны и относятся к особенностям вашего мира, известным мне по рассказам предыдущих Смотрителей. Перечисляю. Как я уже говорил, Павел воображал себя чем-то вроде магистра-перво-священника, эдакого сражающегося Папы. Именно его крепостью и должен был стать Михайловский замок. Насколько я могу судить, «Смотритель» в вашем «Идиллиуме», -это нечто очень, очень близкое. Один из его титулов — «Далай-Папа». Сто лет назад, когда Павел еще не знал о Далай-Ламах, титул был «Князь-Папа». Ну не удивительно ли?

Он загнул один палец, а потом - сразу второй.

— Во-вторых, хоть я не знаю этого точно, но предполагаю по опыту встреч с другими Смотрителями, ваш личный мир компактен. Очень компактен. Дайте-ка я попробую погадать на кофейной гуще, хе-хе. Вы видите мало людей. Вокруг вас всегда одни и те же лица. Вас это не удивляет, потому что для вашего ранга такой образ жизни естественен. Толпа, перед которой вы изредка появляетесь, всегда видна издалека - это как бы одно ревущее целое... Ведь так?

Я подумал, что мне не случалось пока появляться перед ревущей толпой, но все же ответил: «Да».

Алексей Николаевич удовлетворенно кивнул.

— Почти не сомневался. Я подозреваю, дело здесь в известной ограниченности вашей творящей — или, может быть, самогипнотизи-рующей — силы. Не хватает Флюида, как выражались прежние Смотрители. Вы способны создавать целый мир, да - но этот мир иллюзорен. Он достаточно убедителен и подробен, лишь когда вы в одиночестве. Деревья, цветы, насекомые, здания, произведения искусства — все это появляется без усилий и радует ваш глаз. Когда рядом с вами есть кто-то другой -например, ваша прекрасная возлюбленная, как бы ее ни звали в этом веке, - все остальное уходит на задний план. Ваша энергия переключается на то, чтобы создавать главным образом ее.

Услышав это, я похолодел — про Юку он точно ничего не мог знать. Или это было просто риторическое совпадение?

— Как выражаются у нас сегодня, — продолжал Алексей Николаевич, — вы способны создавать либо одного собеседника во всех подробностях, либо нескольких, но уже не так четко, либо целый мир - в довольно скудной деталировке. Но это не мешает вам верить в реальность вашей галлюцинации, потому что ваша творческая сила всегда пребывает там же, где и ваше внимание, отчего следов подлога не заметно... Место, по которому скользит ваш взгляд, всегда безупречно прорисовано. Вы не замечаете — и никак не можете заметить, — что все прочее в эту секунду просто рассыпается. Ибо, как только вы перенесете внимание на другое, само движение вашего внимания создаст то, на что вы смотрите — в такой же безупречной прорисовке... В этом секрет устойчивости вашего миража.

Он постучал пальцем по коробке своего вычислителя.

— Я не слишком хорошо знаком с подробностями компьютерных наук, но, по-моему, именно так просчитывается виртуальная реальность в современных трехмерных играх.