— ¡Vaya con Dios! Ступай с Богом, падре! — сказал я без малейшей иронии и жестом велел Поцонали следовать за священником.

А сам подошёл к окну и, в ожидании Ночецтли и рабыни, умеющей читать и писать по-испански, некоторое время наблюдал за происходящим на площади, а также за уже начавшими разгораться по окраинам города пожарами.

Рабыня эта оказалась сущим ребёнком, и, уж конечно, никак не мавританкой. Кожа её имела лишь чуть более тёмный оттенок, чем моя, и девочка была слишком хороша собой, чтобы принадлежать к чёрной расе. Но в том, что это дитя — плод смешанной крови, сомневаться не приходилось: все девушки-полукровки созревают очень рано и уже в очень юном возрасте, как и рабыня, которую ко мне привели, обретают развитые формы. Наверное, девочка относилась к тем людям смешанной крови, о которых в своё время мне рассказывал Алонсо де Молина: была квартеронкой или кем-то в этом роде. Возможно, как раз по этой причине ей сочли нужным дать некоторое образование. Моё первое испытание состояло в том, что я обратился к юной рабыне по-испански:

— Мне сказали, что ты умеешь читать написанное испанцами?

Она поняла и почтительно ответила:

— Да, мой господин.

— Тогда прочти мне это.

Без малейшей запинки, прямо с листа, девушка бегло прочла:

— «Аl muy illustrisimo Senor Don Antonio de Mendoza, visorrey é gobernador por Su Majestad en esta Nueva Espana, presidente de la Audencia у la Chancellerfa Real...» И это всё, мой господин, здесь только обращение. И, с твоего позволения, замечу, что написано оно не самым искусным писцом.

— Мне говорили также, что ты умеешь писать на этом языке.

— Да, мой господин.

— Я хочу, чтобы ты написала кое-что для меня. Возьми другой листок бумаги.

— Конечно, мой господин. Только дай мне приготовиться. На пере чернила засохли.

— Пока мы ждём, Ночецтли, — велел я своему помощнику, — найди священника этой церкви. Он где-то в толпе снаружи, вместе с нашим ийаком Поцонали. Приведи священника ко мне.

Тем временем девочка отложила в сторону запачканное перо, достала из сосуда свежее, искусно наточила ножом его кончик, деликатно поплевала в чернильницу, помешала её содержимое новым пером и наконец сказала:

— Я готова, мой господин. Что мне написать?

Я ненадолго задумался, глядя в окно. Уже смеркалось, но зато пожаров становилось всё больше, и полыхали они всё ярче, грозя в скором времени полностью пожрать Тоналу. Снова повернувшись к девушке, я, отчётливо и медленно, так, чтобы она успела записать их, пока они звучат, произнёс несколько слов, а потом и глянул ей через плечо, положив две бумаги — неоконечное послание и её листок — рядом. Разумеется, я не мог прочесть написанное, ни там, ни там, но вот почерк девушки показался мне более чётким и уверенным, чем закорючки писца.

— Прочесть тебе это, мой господин? — робко спросила она.

— Нет. Вот пришёл священник. Пусть он прочтёт.

Я указал на листок.

— Падре, сможешь ты прочесть также и то, что здесь написано?

— Конечно могу, — на сей раз в голосе его звучало раздражение. — Но в этом мало смысла. Здесь написана одна-единственная фраза: «То, как он горел, до сих пор стоит у меня перед глазами».

— Спасибо, падре. Именно это я и имел в виду. Очень хорошо, девочка. Теперь возьми этот недописанный документ и добавь к нему следующие слова: «Это только начало». Потом напиши моё имя — Хуан Британико. А следом добавь моё настоящее имя. Ты знакома с изображением слов, принятым в языке науатль?

— К сожалению, нет, мой господин.

— Тогда напиши его по-испански, как можешь: Теотль-Тенамаксцин.