И знающий, что теперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную, одел халат, прошел на кухню и включил свет.
— Значит я поступил бы так?
— Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватывая закипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудились объяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объяснения произошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.
На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, в накинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словно схватившись за раскаленный металл.
— Извини, — прошептал он.
— Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой нас разводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы, долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.
— Что ты знаешь про остальных?
Визитер пожал плечами.
— Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это не телепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.
Это был словно удар поддых.
— Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.
— Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке в микрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.
— Чушь.
Визитер удивленно смотрел на него.
— Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, о чем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?
— Нет.
Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул на Ярослава — не то с иронией, не то с жалостью.
— Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?
— Я вру.
3
Неужели именно так он выглядит? Аркадий Львович со смешанным чувством жалости и брезгливости смотрел на старика в кресле. Не то, чтобы дряхлый, и без малейшего намека на лысину. Зато одутловатый, с нездоровым серым лицом и перевитыми синими шнурами вен запястьями. Слегка полуоткрытый рот, сточенные серые зубы. Профессор. Академик. До сих пор известный и уважаемый в узких кругах.
— Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось и зеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко в большинстве случаев.
— Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.
— Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал от семидесятилетнего онкологического больного?
Слово прозвучало, убийственно‑равнодушное, и сердце болезненно сжалось.
— Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм, — продолжал старик. — В конце‑концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?
— Кто ты?
— Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел к нему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишь галлюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.
Аркадий Львович кивнул.
— Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старости лет сумасшедшим братом‑близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?
Он снова послушно кивнул.
— Ты помнишь, как перестал верить в Бога?
— Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, — кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальными фактами, показатель ее отсутствия.
— А в законы природы ты веришь?
Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.
— Не в таком проявлении.
— Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о нем поведать. |