Это прозвучало уже не сурово, скорее спокойно и мягко, но печально. Не вытерпев, Ждана задала вопрос, который жёг её калёным железом:

— Млада!.. Не о моей ли дочери ты говоришь?!

Глаза женщины-кошки отозвались тёплыми лучиками утвердительной улыбки в своих уголках.

— О ней. Она сейчас у княгини Лесияры, с нею всё благополучно.

Эта светлая новость согрела сердце Жданы, вытопив из него, окаменевшего от боли и невзгод, слёзы. Придавленная непомерно огромной радостью, она бессловесно улыбалась, позволяя солёным каплям катиться по щекам непрерывным потоком. Тяжесть тем временем исчезла с её колен: Цветанку всё сказанное Младой подняло на ноги. Стояла она шатко, с высветленными бессильным негодованием глазами, а её клыки виднелись из-под нервно подрагивавшей губы.

— Ну уж нет… Брешешь ты всё, — прошипела она с болью в осипшем голосе. — Не верю тебе! Я знаю, кто я… И собою останусь! И Дарёнку увидеть ты мне не запретишь…

— В Белые горы тебя просто не пропустят, дурашка, — беззлобно, терпеливо повторила Млада. — Пограничная дружина не дремлет. Бессмысленно даже пытаться туда сунуться, если только не хочешь расстаться с жизнью.

— А зачем она мне, такая жизнь-то? — Цветанка скрипуче застонала, на её шее набухли от натуги все жилы, и из горла вырвался сдавленный, страдальческий вой.

Этот вой напугал лошадь, да так, что она ускакала в чащу, задрав хвост и дико вращая глазами. Млада едва сумела поймать, успокоить и привести животное обратно. Сквозь густой и хмельной покров счастья, окутавший Ждану от вестей о дочери, пробралась ледяная когтистая лапа тревоги и боли. Ведь Марушина тень была брошена и на её сына. «Проклятая Северга… Неужели эта васильковоглазая бесшабашная воровка со временем превратится в такую же бессердечную тварь?» — подумалось ей. Как бы то ни было, пока Маруша ещё не успела исказить и искалечить суть девушки, и она была достойна человеческого отношения.

— Млада, ну, давай возьмём её с собой, — вступилась княгиня Воронецкая за Цветанку. — Ведь можно же хотя бы для неё сделать исключение? Если хочешь, ответ за это держать буду я, а ты — как бы ни при чём.

Млада горько качнула головой.

— Нет, государыня, ни при чём я быть не смогу. Под вторую провинность я подставляться не желаю… Не ради себя — ради невесты, которая меня ждёт. Хватило с меня и того раза — после твоего похищения с водопада. Да, ты кое-чего не знаешь, но не будем сейчас об этом. На нарушение своего служебного долга я не пойду, даже не проси. А состоит он в том, что я обязана убить любого Марушиного пса при его попытке пересечь границу. Тебя как княжескую особу, ежели ты имеешь какое-либо дело к Лесияре, я обязана сопроводить, что я и сделаю. Возможно, тебя задержат на заставе и допросят. А эту девчонку, — Млада кивнула в сторону Цветанки, затравленным волчонком смотревшую на них, — на месте, безо всякого суда и следствия и с чистой совестью уничтожит кто-нибудь из пограничного отряда Радимиры, если этого не сделаю я. И это случится прежде, чем ты успеешь открыть рот и объяснить, почему для неё должно быть сделано исключение.

— Возьми меня в плен, — раздался усталый хриплый голос Цветанки. — Пленного не убьют сразу. Мне только Дарёнку увидеть, а там — пускай делают что хотят, мне уже всё равно, что со мною станет. Ежели то, что ты говоришь, правда, и я превращусь в чудовище… Может, мне и в самом деле лучше умереть сейчас.

— Ты говоришь искренне, — задумчиво промолвила Млада. — Я бы выполнила твою просьбу, вот только в чём твоя ценность как пленницы? Какие сведения ты можешь сообщить? Ты знаешь что-нибудь о том, что затевают Марушины псы? И затевают ли вообще?

— Ни про какие затеи я ничего не знаю, — сокрушённо вздохнула Цветанка.