Вскоре я перебрался в общежитие. А причиной тому была Нинка. Ее насмешки не раз выводили из себя Алексея. Наконец, когда он поджарил картофель на «шампуни» – жидком коричневом мыле – Нинка им мыла голову, а бутылку принципиально ставила рядом с нашим подсолнечным маслом, – терпение Алексея иссякло.

– Этим издевательствам и хиханькам нужно положить конец, я этим займусь! Нужно принимать какие‑то меры!

Меры были приняты. Весна и молодость внесли свои поправки. Они поженились в мае…

Большую кастрюлю мы наполнили красным вином, для сладости всыпали порошок сахарина, ваниль для запаха, а чтоб «ударило в голову», кастрюлю поставили на огонь. Два десятка дружков и подружек, выпив по две столовых ложки теплого и пахучего вина, всю ночь пели и плясали под окном у тети Шуры.

Пришло время, и мы разъехались кто куда. Алексеев иногда писал мне. А позвал он меня только сейчас. Позвал требовательно. Он так хотел показать мне свои последние работы…

РАССКАЗ ТОПАНОВА

– Теперь, Максим Федорович, ваша очередь, – сказал я Топанову. – Где вы встретили Алексеева, когда?

– Да лет пять назад, – ответил Топанов и задумался. – Я тогда работал в Московском комитете партии. Чем только не приходилось заниматься! Вопросы жилищного строительства, перестройка работы научных институтов… Новые лаборатории и новые направления исследований… Новые люди, а иногда, что греха таить, и старые сплетни… Я и с Алексеевым познакомился из‑за жалобы. Пришел как‑то ко мне один сотрудник Алексеева, профессор Разумов.

– Он также погиб?

– Да, он все время работал с Алексеевым, а тогда приходил на него жаловаться. Вы Разумова никогда не видели? Представительный такой, с бородкой, немного старомодный, напоминал он какого‑то классика науки прошлого столетия, скорее даже нескольких классиков сразу. Но специалист очень крупный. Алексеев долгое время был его учеником. Так вот, приходит Разумов и просит моей помощи: не может совладать с Алексеевым.

– А чем ваша лаборатория занимается? – спрашиваю.

– Мы занимаемся вопросами вакуума, – отвечает Разумов. – Вы представляете, что это такое? Это не просто пустота, безвоздушное пространство, как выражаются в школьных учебниках физики. Это чудесная, удивительная область науки, масса неожиданностей… Так вот, это восходящее светило Алексеев – человек не без мыслей и не без инициативы, – понимаете ли, утверждает, что работы выбранного нами и утвержденного направления ничего не дают, что это трата сил и средств… Ему, видите ли, лучше видно! Простите, я волнуюсь…

– А может быть, ему и вправду лучше видно?

– Ах, Максим Федорович, вы извините меня, но диссертант лучше всех знает свою диссертацию, лучше автора никто не знает его книгу, лучше строителя никто не знает дом, который он возводит.

– А лучше вас – вакуум? Продолжайте, пожалуйста…

– Представьте, я не могу сказать, что знаю его, да, да! Я только один из скромных специалистов в этой области, смею, однако, надеяться, что мои небольшие работы в области минимальных полей и их флуктуации не остались незамеченными некоторыми из авторитетов в области теоретической физики… Смею надеяться!

– И что же говорит Алексеев? Что он предлагает?

– Он, видите ли, хотел бы, чтобы мы занимались чем‑то более определенным, к чему можно с большим успехом прилагать его недюжинные математические навыки и из чего можно что‑то делать. Понимаете? Хоть что‑то! Изучайте электрон в вакууме, изучайте протон, нейтрон, такое, что конкретно. «Что это даст?» – вот вопрос, которым он буквально меня замучил!

– Насколько я вас понимаю, Алексеев пугает вас своим голым практицизмом?

– Совершенно точно! – обрадовался Разумов.