Его глаза тревожили ее, да и улыбка тоже. Его краткие и язвительные выпады она могла парировать напускной беззаботностью, защищаясь, как фехтовальщик рапирой. Но как отразить его доброту? Это ведь все равно что воевать с морем: ее выпады смягчаются и теряют всю свою силу. Она вздрогнула, чуть отшатнувшись. Его улыбка тут же погасла, и лицо снова сделалось замкнутым и мрачным.

ГЛАВА 3

Наскоро позавтракав, они некоторое время шли молча. Форкосиган первым нарушил молчание — похоже, лихорадка подточила его сдержанность.

— Поговорите со мной. Это отвлечет меня от моей ноги.

— О чем?

— О чем угодно.

Она задумалась.

— Как по-вашему, есть разница между командованием обычным кораблем и военным?

— Разница не в корабле, а в людях, — подумав, ответил он. — Лидерство — это главным образом власть над воображением людей, а в бою это проявляется ярче всего. В одиночку даже самый отчаянный храбрец — всего лишь вооруженный псих. Настоящая сила — в способности заставить других выполнять твою работу. И это справедливо даже в отношении флотов Колонии Бета, вы не находите?

Корделия улыбнулась.

— Наверное, даже в большей степени. Если бы мне пришлось подкреплять свою власть силой, то это означало бы, что я уже потеряла эту власть. Я предпочитаю ненавязчивый стиль. В этом у меня есть преимущество, поскольку я всегда могу сохранять терпение — или еще что-то — чуть дольше остальных. — Она окинула взглядом весеннюю пустыню. — Я думаю, цивилизация была изобретена ради выгоды женщин, в особенности матерей. Не представляю, как моим пещерным предкам удавалось заботиться о семьях в таких примитивных условиях.

— Наверное, они действовали совместно, целыми группами, — предположил Форкосиган. — Готов поспорить, вы сами отлично справились бы с этим, будь вы рождены в ту эпоху. Вы обладаете качествами, которых ожидаешь от матери воинов.

Он, наверное, шутит, подумала Корделия. Это у него, надо думать, такое своеобразное сдержанное чувство юмора.

— Нет уж, увольте! Восемнадцать-двадцать лет вкладывать всю свою жизнь в сыновей, чтобы в конце концов правительство забрало их у меня и извело на ликвидацию очередного политического провала — нет, спасибо.

— Никогда не смотрел на это с такой точки зрения, — признался Форкосиган. Некоторое время он шел молча, тяжело опираясь на свою палку. — А если они идут добровольно? Разве у вашего народа нет идеалов служения родине?

— Положение обязывает? — Но теперь и она умолкла, слегка смутившись. — Наверное, если добровольно, это совсем другое дело. Как бы то ни было, детей у меня нет, так что мне, к счастью, не придется сталкиваться с этой проблемой.

— Вы рады или жалеете?

— Что нет детей? — Она быстро взглянула ему в лицо. Похоже, он не заметил, что задел самое больное место. — Наверное, не судьба.

Они начали пробираться по каменистому плато, где под ногами то и дело внезапно разверзались расщелины, и нить разговора прервалась. Все внимание Корделии было сосредоточено на том, чтобы не дать Дюбауэру куда-нибудь свалиться. Добравшись до края пустоши, они по взаимному молчаливому соглашению остановились на привал, устало привалившись к скале. Форкосиган подвернул штанину и расшнуровал ботинок, чтобы осмотреть загноившуюся рану, грозившую лишить его возможности передвигаться.

— По-моему, вы довольно опытная медсестра. Как считаете — может, стоит вскрыть нарыв и промыть его? — спросил он Корделию.

— Не знаю. Боюсь, если трогать его, то есть риск занести туда новую грязь.