Штерн вздохнул:

– Во всем виновата эта война во Вьетнаме. У нас есть сын, замечательный мальчик, необычайно умный, с головой, полной разных идей… и, конечно, яростно отстаивающий свою независимость – в этом-то и заключается печальная сторона… Он стал радикалом, бунтарем, и мы потеряли с ним всякий контакт.

На мгновение он замолчал, и Пол, воспользовавшись паузой, заметил:

– Вы рассказывали мне об этом, когда я лежал в больнице.

– Да? Обычно я ни с кем не делюсь своими бедами.

– Вам тогда пришлось задержаться из-за метели, и мы несколько минут разговаривали с вами у меня в палате.

– Вообще-то, я не из болтливых, – произнес Штерн с явной тревогой в голосе, словно для него было необычайно важно, чтобы Пол это понимал. – Похоже, вам на роду написано встречаться со мной в те редкие минуты, когда я говорю слишком много.

Да, подумал Пол, такие минуты, скорее всего, были действительно очень редкими. В этом не могло быть никаких сомнений. Перед ним сидел гордый и замкнутый человек, которого лишь необычайно сильное потрясение могло заставить раскрыть кому-нибудь свою душу.

Он ободряюще улыбнулся Тео.

– Я ничего не имею против того, чтобы вас выслушать.

Ему показалось, что то же самое он сказал Штерну и в прошлый раз, но полной уверенности в этом у него не было.

– Итак, как я уже сказал, он всегда яростно отстаивал свою независимость, но сейчас, когда вырос, стал взрослым, эта его нетерпимость приняла совершенно ужасные формы. Он был арестован во время съезда демократов в Чикаго.

– Сейчас время тревожное, и молодым весьма нелегко. Не то что в годы Второй мировой войны, когда мы знали, за что боремся.

Эти банальные слова, как прекрасно понимал Пол, были небольшим утешением для родителя.

– Возможно, – произнес неожиданно резко Штерн. – Но я думаю, что и сейчас мы боремся за то, чтобы не позволить разным негодяям заглотать кусок за куском весь мир… В общем, мы с женой постоянно ссорились из-за сына. Она считает, что он, видите ли, пока просто не нашел себя. Скажите мне, ради Бога, что это такое: «найти себя»? Они что, черт возьми, не знают, кто они такие? Я просто слышать этого не могу.

– Иногда, – мягко проговорил Пол, – они действительно этого не знают.

В голове у него невольно возник вопрос: а я? Я знаю, кто я такой? Банкир, и довольно расчетливый к тому же, который день ото дня множит свое богатство; также и филантроп, находящий удовольствие в том, чтобы тратить это богатство; дилетант в искусстве и музыке, который наслаждается и тем и другим, но сам ничего не создает; иногда политик, пекущийся о несчастных и обездоленных в этом мире; любовник – или был таковым когда-то…

– В общем, его арестовали, – продолжал Штерн. – Жена хотела сразу же к нему поехать, но я подумал, да, сказать, по правде, и сейчас думаю, что он должен осознать последствия своего поступка. Как иначе он сможет чему-нибудь научиться? Идеалы – это одно, я их понимаю, но вести себя как бандит – совсем другое. В свое время я достаточно нагляделся на подобных молодчиков в Вене.

Пол попытался мысленно установить связь между сыном и травмой Штерна, и взгляд его невольно обратил я к раненой руке. Он не остался незамеченным Штерном, который мгновенно понял, о чем Пол подумал.

– В общем, мы поссорились, одно цеплялось за другое… – Он встал и подошел к окну.