Тихий голос устало продолжал:

– Она была вне себя. Сказать по правде, она ужасно ревнива, хотя старается этого не показывать. Моя явная измена стала для нее, похоже, последней каплей. Конечно, так и должно быть. Я это понимал. Для жены это, судя по всему, было совершенно невыносимо. Я знаю, как сам бы чувствовал себя на ее месте…

Итак, подумал Пол, Айрис тоже не избежала этой иссушающей мозг и сердце болезни – ревности. Хотя чему тут удивляться? Разве сам он в молодости не мучился от ревности, представляя себе Анну в объятиях человека, который стал ее мужем? История, как видно, повторяется; его ревность не умерла, она лишь заснула на время, чтобы с еще большей силой проявиться в следующем поколении.

На полочке за склоненной головой Штерна стояла фотография в рамке, на которой Айрис, в отличие от виденного им раньше семейного фото, была изображена одна. Ее прекрасные глаза смотрели куда-то в пространство, а улыбка на губах была едва заметной, можно даже сказать, неохотной, словно появившейся лишь в ответ той поистине ослепительной красоте, которой отличалась ее мать. И, однако, присущее ей несомненное чувство собственного достоинства делало ее подходящей парой для этого зрелого красивого мужчины, что сидел сейчас перед Вернером.

– Может быть… – начал было он, но в этот момент Штерн, громко и торжественно, словно делая объявление, произнес:

– Она пыталась покончить с собой. По крайней мере, впечатление было именно таким, хотя она и утверждает обратное. Угарный газ, у нас в гараже. Может, она и не собиралась этого делать. Думаю, она и сама этого толком не знает.

Во рту у Пола мгновенно пересохло.

– И… как она? – шепотом спросил он.

– С ней все в порядке. Ее вовремя нашли.

– И где… где она сейчас?

– Дома. Самоубийство…

– Вы уверены, что… что мозг ее не затронут? Лицо Штерна выразило откровенное удивление.

– Конечно.

Словно сквозь толстый слой ваты донесся до Пола собственный голос:

– Я ничего не понимаю. Это ужасно… ужасно.

Мгновение мужчины, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Полу было ясно, что Тео находит его реакцию несколько странной.

Он поспешил загладить неприятное впечатление, которое, вероятно, произвели на Тео его слова:

– Боюсь, сказанное вами так меня потрясло, что я и сам не знаю, что говорю. На вашу долю выпало больше страданий, чем человек может вынести.

Штерн слегка пожал плечами.

– Я сталкивался в своей жизни и с более ужасными вещами. В некоторых случаях не остается ничего другого, как только терпеть. Иного выбора нет.

От внезапного порыва ветра листва за окном заколыхалась, и солнечный луч, просачивающийся в комнату сквозь эту зеленую завесу, задрожал, отбросив причудливую тень на лицо Штерна и ярко осветив лежащую на столе забинтованную руку.

– Что вы намерены делать? – спросил Пол.

– Я уже голову сломал, пытаясь что-нибудь придумать. Я и из дома ушел, чтобы здесь без помех обо всем поразмыслить. Но, сказать по правде, мне пока ничего не приходит на ум.

Только сейчас Пол заметил на полу, рядом со стулом, раскрытый чемодан. Он быстро проговорил:

– Вы ведь не собираетесь вообще уйти из дома?

Прижав руку ко лбу, Штерн устало произнес:

– Похоже на то.

– Понимаю.

Как же жестоки порой люди друг к другу! Как, должно быть, страдала Айрис, если у нее, хотя бы только на мгновение, могла возникнуть мысль покончить с собой! А этот сидящий сейчас перед ним человек, растерянный, несчастный… И все же, несмотря на потрясение, несмотря на жалость к ним обоим, Пол был откровенно возмущен той колоссальной кашей, которую похоже, заварили эти двое.