Она картинно облокотилась на перила и окинула критическим взглядом здание гостиницы с его выцветшей вывеской и обшарпанной террасой со следами от присосок вьющихся растений. Коммандант объяснил, что он пытался позвонить, но не мог найти номера телефона.

– Конечно, не могли, дорогуша, – сказала миссис Хиткоут‑Килкуун, беря его под руку и спускаясь вниз по ступенькам в сад. – У нас нет телефона. Генри, знаете ли, такой скрытный. Он играет на бирже, и ему становится просто не по себе от одной мысли, что кто‑нибудь может подслушать его распоряжения брокеру и сорвать на этом большой куш.

– Ну что ж, это можно понять, – ответил коммандант, абсолютно не представлявший себе, о чем именно идет речь.

Они прошлись по дорожке, ведущей к реке. Миссис Хиткоут‑Килкуун все время оживленно болтала о жизни в Кении и о том, как она тоскует по прекрасным временам, которые у них были в Томсон‑Фоллс.

– У нас был там прекрасный дом, он назывался Литтлвудс‑лодж, в честь… ну, неважно. Скажем, в честь первого большого coup[48] Генри, и там было море азалий, просто целые акры азалий. Мне кажется, Генри поэтому и выбрал Кению. Он просто помешан на цветах, а в южной части Лондона азалии растут так плохо.

Коммандант заметил, что надо действительно очень сильно любить цветы, чтобы ради этого переехать жить в Африку.

– А кроме того, была еще и проблема налогов, – продолжала миссис Хиткоут‑Килкуун. – Я хочу сказать, что когда Генри выиграл… ну, словом, когда у него появились деньги, он просто не мог жить больше в Англии, при этом ужасном лейбористском правительстве, которое налогами отбирает все до последнего пенни.

Какое‑то время они еще погуляли вдоль реки, а потом миссис Хиткоут‑Килкуун сказала, что ей пора возвращаться.

– Не забудьте про сегодняшний вечер, – напомнила она, усаживаясь в машину. – Торжественный обед в восемь часов, коктейли – с семи. Буду вас ждать. Au'voir,[49] – и, помахав на прощание затянутой в перчатку рукой, она уехала.

– Что ты сделала?! – Узнав, что его жена пригласила на ужин комманданта, полковник Хиткоут‑Килкуун от бешенства не находил слов. – Неужели ты не понимаешь, что это вечер, специально посвященный Берри?! А у нас на торжественном обеде в клубе будет сидеть неизвестно кто!

– Я его пригласила, и он придет, – стояла на своем миссис Хиткоут‑Килкуун. – Он просидел целую неделю в этом противном санатории. Там такая тоска, что он от нечего делать стал даже ставить себе клизмы. И все это только потому, что Малыш – такой идиот, который вечно попадает не туда. Ему лишь бы был бар.

– Ну, это уже нечестно, – запротестовал майор Блоксхэм.

– Да, это нечестно, – согласилась миссис Хиткоут‑Килкуун, – совершенно нечестно. Вот именно поэтому он и придет сегодня на ужин, и мне безразлично, торжественный это обед клуба или нет. Надеюсь, вы оба будете вести себя с ним как следует.

Она поднялась к себе в комнату и провела там всю вторую половину дня, предаваясь мечтам о сильных молчаливых мужчинах и о комманданте, от которого так пахло мускусом. Из сада до нее доносилось громкое щелканье ножниц: полковник подстригал декоративные кустарники, давая этим занятием выход своему недовольству. Когда миссис Хиткоут‑Килкуун спустилась к чаю, куст, который раньше напоминал петушка, приобрел новые очертания и стал казаться похожим на попугая. Полковник – тоже.

– Да, дорогая, нет, дорогая, – отвечал полковник на все аргументы миссис Хиткоут‑Килкуун, что коммандант будет смотреться вполне уместно среди других членов клуба.