|
Но этот совет всем показался неудобным по его продолжительности. Художник Булаций заметил, что народу, вероятно, больше бы понравилось, если бы Деция Мунда засечь гибкими лозами у дверей храма Изиды и в это же самое время начать разрушение храма. Предложение художника нравилось более, чем предложение Фуска. На эти слова отозвался Делий-поэт и сказал, что засечь гибкими лозами хорошо, что, конечно, пока будут сечь, во все это время будут слышны свистящие взмахи лозы и, может быть, вырвутся и стоны, а этого не надо. И потому лучше просто Деция сжечь живого на костре. Это тоже чужеземная казнь, какой еще не видали в Риме, и это непременно всем понравится.
И за этим пошли собирать, кто из остальных к которому из этих трех мнений был склонен, и вышло всеобщее разномыслие, дошедшее до того, что, когда спросили красавца Руфила, что думает он, то Руфил отвечал: – - Я не могу рассуждать о прекращении жизни, которая не нами дана человеку, и мне кажется, что честь супруги хозяина дома, благородной Нетэты, не поругана тем, что ее обманули бесчестно, а если она поругана, то ее нельзя восстановить тем, что убьют человека. Ему закричали: – -Ты слишком молод, Руфил, и это в тебе бродят пустые идеи. Это знакомство с Поливией, которая вхожа в дом Друза, где Грецина и Юлия привечают полоумных бродяг Палестины. Зло должно принять казнь, и вопрос только в том, что приличней или, лучше сказать, что будет угоднее кесарю: забить Мунда в ящик с головою, притянутой к пяткам, или засечь его лозами у храма, где он совершил свое преступление, или сжечь его на костре. Руфил отвечал на это, что в таком разе его напрасно об этом и спрашивали, что, по его мнению, Деция Мунда надо бы было изгнать к кимврам [Кимвр -- представитель германского, (по другим сведениям) кельтского племени кимвров, вторгавшихся во II в. до н. э. в римские владения, но разбитых в 101 г.] или к скифам -- пусть бы там он обдумал свое преступление и исправил свое похотливое сердце, а если идет о том дело, чтобы его, уничтожить, то всего лучше представить выбор одного из трех предложенных средств…
– - Кесарю! -- воскликнули все, кроме Амфиона и Руфила, который ответил: – - Нет, не ему, но той, которой всех больше коснулась обида. Я бы советовал предложить это все на решение самой Нетэты.
XI
Услыхав это, Нетэта вздрогнула и сделала движение, которое заставило занавеску заколебаться, но этого, к счастью ее, никто не заметил, и она осталась по-прежнему на своем месте и на мгновение позабыла слушать, что говорили по ту сторону завешенной двери. Так поразили ее слова молодого Руфила, во многом согласные с тем, что сама она чувствовала и о чем думала после разговора с Поливией, и ей показалось, что здесь один только юный Руфил говорил лучше всех, так как все дело и вправду касалось ближе всех только самой Нетэты. Казнить или миловать могла бы она, но… если бы теперь ей предложить такое право, то… она бы присоединилась к мнению Руфила и… она не знает, что бы такое она решила. Во всяком случае… мысли ее находятся с мыслями Помпонии и Грецины, женщин из дома Друза, и ей нет никакого дела, что те научились всему этому от каких-то бродяг; Нетэта не послушала Поливии -- она не простила своего обидчика, но и не подаст голоса за то, чтобы отдать его палачу, чтобы его скорчили и забили в ящик, или чтобы его повесили на крест, или зажарили живого на костре. Нет, нет!.. Это не снимет позора с Нетэты и ее не утешит… Обида и гнев и даже снедающий стыд целомудренной Нетэты вдруг отступили от нее, и сердце ее сделалось доступно состраданию к врагу, у которого был свой еще больший враг -- его животная натура, омрачавшая в нем все добрые чувства и разум. Если бы жизнь Деция Мунда была теперь в руке оскорбленной им Нетэты, она бы вывела его своею рукою за двери тюрьмы и сказала бы ему: – - Иди… туда… далеко… и думай о том, что ты сделал, пока поймешь, как это дурно, и потом… будь другим человеком. |
