Тоскливая мысль вползла змеей в мое сердце: этот дивный наряд предназначен для маркграфа Хендрика. Ему преподнесут важный трофей, завернутый в алтабас, меха и кисею. Он приблизится ко мне, дотронется скрюченной рукой, ухмыльнется кривым ртом, сорвет праздничную обертку и овладеет моим нежным телом на черном ложе.

Невыносимая боль стиснула мою душу. И я решила его убить, чтобы избавить мир от исчадия ада.

Да, решила убить его…

Черная тень мелькнула в зеркале. Я в ужасе отпрянула и обернулась. Он стоял возле камина, склонив голову чуть на бок, и разглядывал женщину в вишневом платье с тем выражением, с каким придирчивый покупатель оценивает новый горшок на базаре. Он ничуть не изменился с той ночи, когда я лила из кувшина воду, а он фыркал, и стекала с его рук багровая вода. Все тот же солдат в лосинах и куртке на медных пуговицах, который то и дело появлялся возле повозок обоза на могучем скакуне с коротким хвостом. Все тот же варвар, который сжег город и привез меня в Грюнштайн вместе с трофейными знаменами, посудой и церковной утварью. Завоеватель, убийца и насильник. Меня аж передернуло от ненависти.

Они обменялись со старухой взглядом, и мне почудилось в нем одобрение и злорадная усмешка. Воистину, странная смесь! Но я и не пыталась проникнуть в их темные мысли, а лишь дотронулась до ладанки на груди и мысленно улыбнулась: прощай, маркграф Хендрик, настал твой последний день! Солдат доставит меня в твою опочивальню, и я найду способ освободить мир от чудовища.

Да, найду способ…

— Ну вот что, милая Аньес, — сказал солдат. — Ты сейчас будешь сидеть за столом и молчать. Все понятно?

Я растерянно кивнула, но, кажется, ему и не требовался ответ на вопрос. То был приказ. Он протянул руку, я послушно положила свою ладонь сверху, и мы покинули опочивальню. По длинному коридору, через роскошно убранные залы мы подошли к высокой двойной двери, возле которой стояли солдаты в блестящих доспехах и с алебардами в руках. За дверью слышались голоса и музыка. Створки отворились, музыка смолкла, разговоры затихли, и мы вошли в зал.

Мне показалось, что в зале никого нет, настолько стало тихо. Я ошиблась, он был полон прекрасных дам и кавалеров в богатых одеждах. Они смотрели на меня, и чудился в их вытянутых, побелевших лицах ужас, суеверный ужас, будто видели они перед собой привидение. Я заподозрила, что от дальней дороги, голода и треволнений совсем подурнела.

— Хе-хе-хе, — в могильной тишине прокатился ехидный смешок. — А вот и наш победитель!

Из толпы под ноги выкатился шут. Карлик с большой головой в седых кудряшках, нос кнопкой, ярко-голубые глаза навыкате — он мел каменные плиты пола шутовским колпаком в глумливом поклоне. Его полосатый костюм был расшит разноцветными блестками, от которых рябило в глазах.

— Любовь побеждает даже смерть! Дорогу победителю! — Он размахивал колпаком и пятился задом, напирая на передние ряды дам и кавалеров.

Мы двинулись вперед. Придворные расступались перед нами, склоняясь в поклоне. Но тишина стояла невыносимая. Мы шли к помосту, на котором стояли два высоких кресла, а пред ними — стол, весь уставленный серебряной и золотой посудой. Мы шли, и спину сводило от тех взглядов, которыми провожали нас дамы и кавалеры. Я затылком чувствовала в тех взглядах страх и растерянность, изумление и ненависть.

Он усадил меня в кресло по левую руку, сел сам и щелкнул пальцами в сторону музыкантов. Звуки лютни наполнили зал, разорвав напряженную тишину. Слуги внесли длинные скамьи и столы, устлали их тяжелыми скатертями и уставили дорого посудой. Дамы и кавалеры заняли места, и кравчии понесли блюда с кушаньями.

Фазаньи перья, выгнутые лебединые шеи, бока поросят на блюдах, кувшины, супницы и ковши поплыли хороводом. От запахов закружилась голова и повело в сторону.