На город опустилось удушливое марево. С песчаной дорожки парка я снова ступил на асфальт и поразился, что солнце успело так раскалить его — весь асфальт пестрел следами, оставленными прохожими. Было градусов тридцать, и я не завидовал своим сослуживцам, которые вынуждены сидеть в закрытом помещении и трудиться в поте лица, хотя у них там, пожалуй, прохладнее, чем здесь. Зато я мог купить мороженое и лесную землянику, аромат земляники, подобно сплющенному куполу, висел над бумажными кульками, и все люди казались осоловевшими, как после бессонной ночи.

— Пустяки, — сказал бородатый мужчина черному пуделю, поскуливавшему от боли. Кто-то нечаянно наступил ему на лапу. Мужчина присел на корточки, оглядел лапу, подул на нее, и пес повеселел, хотел лизнуть мужчину в лицо, но тот увернулся. Я предоставил мужчине заниматься собакой и пошел вдоль Морского бульвара. За электростанцией призывно синело море, но мне почему-то не хотелось на пляж, я с наслаждением бродил просто так, ел мороженое и землянику и размышлял о том, что мог бы забавы ради тоже обзавестись таким же милым пуделем. Не знаю, уж забавы ради или как, просто я вдруг почувствовал, насколько я одинок.

В самом деле, в последнее время я частенько подумывал о том, что мне не мешало бы жениться. Конечно, не мешало бы, ведь я вовсе не убежденный холостяк, у которого хоть отбавляй всяких там теорий о бесшабашной холостяцкой жизни. Но я боюсь, что меня станут обманывать. Я уверен, что не смог бы спокойно смотреть даже на то, как моя жена кому-то улыбается. Возможно, я просто ревнивец, во всяком случае с Реэт было именно так, хотя мы и не были женаты, а только собирались пожениться. И никто не сможет убедить меня в том, что мои сомнения беспочвенны. Может быть, я и не любил ее и все происходило от моей неуверенности — может быть, но я не могу закрыть глаза и отказаться от своих раз и навсегда сложившихся понятий о чести. И это главное.

Итак, я бродил по улицам Старого города, размышляя о том, что, очевидно, меня привело сюда подсознательное чувство долга. Гость, оставленный на мое попечение, отправился куда-то, где у него были дела поинтереснее, чем созерцание старых домов; я же не захотел возвращаться в эту спертую атмосферу бензостанций и решил показать наш город воображаемому гостю.

«Смотрите, вот это Толстая Маргарита, ворота в город, тюремная башня, сейчас здесь Морской музей, может, зайдем?» На самом деле мне было довольно-таки стыдно, что я ничего толком не мог рассказать об истории родного города. Но я утешал себя тем, что каждый таллинец и не обязан быть ходячим справочником, и если гостя интересуют подробности, пусть ищет их в путеводителях.

«А вот церковь Олевисте…» — Однако воображаемый инженер из Мурманска не проявил к церквям ни малейшего интереса и растворился в булыжной мостовой, оставив после себя двухкопеечную монетку на телефонный разговор. Я подобрал монетку и аккуратно сунул в кошелек. Чтобы в случае необходимости выудить ее оттуда и кому-нибудь позвонить. Едва я сделал несколько шагов, как мне захотелось испытать волшебную силу монетки — другими словами — не встречу ли я интересного собеседника, не прибегая к помощи телефона-автомата. Я взял монетку из кошелька и бросил ее на мостовую. Монетка, звякая, покатилась с камня на камень, и вдруг передо мной возник Сидоров, только не один, а несколько Сидоровых. Я принялся бестолково, но старательно рассказывать им о том, что церковь Олевисте неоднократно горела, однако никакого интереса это у них не вызвало, они куда-то торопились.