— Пусть старик сам решает, — сказал охранник. Вдруг он неожиданно резко отступил в сторону, увлекая за собой Бака и Миллера. По коридору шли четыре человека в темных костюмах, окружавшие самого Николае Карпатиу.

— Извините меня, джентльмены, — сказал Карпатиу, — прошу прощения.

— О-о-о! Мистер Карпатиу, сэр. Я хочу сказать, президент Карпатиу! воскликнул Миллер.

— Сэр? — сказал Карпатиу, оглянувшись на него, и охранники нахмурились.

— Хелло, мистер Уильямс, — сказал Карпатиу, обращаясь к Баку, — или я должен называть вас «мистер Орешкович»? А может мне следует сказать «мистер Планк»?

Наглец сделал шаг вперед.

— Эрик Миллер из «Сиборд мансли».

— Мне это прекрасно известно, мистер Миллер, — сказал Карпатиу, — но для приема уже слишком поздно. Если вы позвоните мне завтра, я поговорю с вами по телефону. Этого достаточно?

Миллер выглядел подавленным. Он кивнул и попятился.

— А я-то думал, что вас зовут Планк! — воскликнул охранник, вызвав смех у всех, кроме Миллера.

— Заходите, Бак, — сказал Карпатиу, — жестом приглашая Бака следовать за ним. Бак промолчал.

— Вас ведь так зовут, не правда ли?

— Да, сэр, — ответил Бак, отдавая себе отчет, что об этом не было известно даже Розенцвейгу.

После разговора с Хетти Рейфорд чувствовал себя скверно. Все сложилось хуже некуда: ну почему он не допускал ее на свои рейсы? Она вела бы себя более спокойно, и это облегчило бы ему возможность назвать подлинные причины ее приглашения на обед.

Как теперь подойти к Хлое? На самом деле, собираясь поговорить с Хетти, он больше думал о возможности общения с Хлоей. Но разве мало она увидела? Не должно ли его приободрить то, что она захотела приобрести новый видеомагнитофон вместо украденного? Он спросил ее, не хочет ли она полететь с ним в Нью-Йорк ночным рейсом, но она ответила, что предпочитает остаться дома и подготовиться к занятиям. Он хотел настоять на своем, но не посмел.

После того как она отправилась спать, он позвонил Брюсу Барнсу и рассказал ему о своих неурядицах.

— Ты чересчур изводишь себя, Рейфорд, — сказал см» тот. — Мне тоже казалось, что говорить о нашей вере сейчас будет легче, чем когда-либо, но я постоянно наталкиваюсь на определенного рода сопротивление.

— Особенно тяжело, когда это твоя дочь.

— Я могу это понять, — откликнулся Брюс.

— Нет, не можешь, — сокрушенно сказал Рейфорд. — Но не будем об этом.

У Хаима Розенцвейга был прекрасный люкс из нескольких комнат. Телохранители заняли места у входа. Карпатиу пригласил Розенцвейга и Бака в небольшую гостиную, затем снял пальто и аккуратно положил

его на спинку дивана.

— Устраивайтесь поудобнее, господа, — сказал он.

— Я вам не помешаю, Николае? — шепотом спросил Розенцвейг.

— Что вы говорите, доктор! — сказал Карпатиу- Вы ведь не против, Бак?

— Конечно, нет.

— Вы не возражаете, если я буду называть вас Бак, хорошо?

— Нет, сэр, но обычно так меня называют коллеги…

— В вашем журнале, я знаю. Они называют вас так потому, что вы нарушаете общепринятые традиции и обычаи, правильно?

— Да, но как…

— Бак, сегодня самый невероятный день в моей жизни. Мне был оказан здесь такой великолепный прием. Люди отнеслись с большим вниманием к моим предложениям. Я потрясен тем, что вернусь в свою страну счастливым и удовлетворенным.