Бутылка разбилась вдребезги, стекло разлетелось по всей комнате, а красное вино брызнуло на обои, оставив большие розовые пятна.
Так прошел четверг.
В пятницу Лаура не позвонила. Я ждал. В шесть вечера, не выдержав, я спустился в коридор к телефону и набрал номер виллы.
Я стоял в душной кабинке, слушая длинные гудки, а сердце неистово колотилось о ребра, но вот трубка ожила, и женский голос ответил:
- Вилла синьора Фанчини, сестра Флеминг слушает.
Я молчал, а мои уши напряженно пытались уловить хоть какой-нибудь звук, который дал бы мне знать, что Лаура в комнате, но ничего, кроме
легкого дыхания сиделки и слабого шуршания ее накрахмаленного фартука, я не услышал.
- Я слушаю, - сказала она, повысив голос. Медленно и осторожно я повесил трубку. Я возвращался в комнату, едва передвигая ноги. В таком
отчаянном состоянии я еще не бывал. Я понял, что Лаура нужна мне больше всего на свете. Она была в моей крови, как вирус, и это ожидание ее
звонка или прихода подорвало остатки душевных сил, которые я еще сохранял все эти годы. Теперь на долгое время я буду в тяжелой депрессии. Выйти
из этого состояния будет нелегко. Я видел перед глазами свое лопнувшее, как мыльный пузырь, будущее: и все потому, что женщина с медно-красными
волосами и хорошей фигуркой заставила меня потерять голову, поднять телефонную трубку и набрать ее номер.
Стоя перед своей дверью, теребя пальцами ручку, я решил поступить так же, как поступают все слабовольные, бесхребетные, бесхарактерные,
разочарованные мужчины, когда на их долю выпадают испытания, которые они не в силах перенести. Я решил уйти из дому, хорошенько напиться и взять
на ночь проститутку. Решительно толкнув дверь, я переступил порог своей убогой комнатушки.
Лаура сидела на ручке кресла, сложив руки на коленях и скрестив прекрасные, стройные ноги, прикрытые синим хлопчатобумажным платьем.
Внизу в коридоре опять зазвонил телефон. Еще мгновение назад его пронзительный звук заставил бы меня опрометью броситься к аппарату. Но
теперь я его едва слышал. Этот тиран, причинявший мне танталовы муки, еще недавно способный остановить сердцебиение и ввергнуть меня в глубокое
слабоумие, теперь был не более чем посторонним шумом.
Не в силах сдвинуться с места, прислонившись к двери, я смотрел на нее.
- Прости, Дэвид, - сказала она. - Ничего нельзя было сделать. Я так хотела тебе позвонить, но телефон у нас у всех на виду. Я знаю, что ты
хотел бы услышать мой голос. Я также страдала, как и ты. Зато сегодня вечером я твоя. Я сказала, что пойду покатаюсь на катере по Лаго-Маджоре,
приехав в Милан, позвонила на виллу и сказала, что катер сел на миль.
Я не был уверен, что не ослышался.
- Ты хочешь сказать, что сегодня вечером тебе не надо возвращаться к Бруно.
- Да, Дэвид, я могу остаться у тебя на всю ночь. Я, пошатываясь, подошел к кровати и сел.
- Если бы ты видела меня сейчас в коридоре, - сказал я, стиснув руками голову. - Я был готов бежать из дому и напиться. Всего пять минут
назад я ощущал себя самым потерянным существом, а сейчас ты сидишь здесь и говоришь, что останешься у меня на ночь. Я чувствую себя так, словно
свалился с “американских горок”!
- Я не хотела причинять тебе такие страдания, Дэвид. Может быть, ты решил, что я тебя забыла?
- О нет. |