|
– У нее одинаковые синие глаза. А вот у ее мужа – разноцветные! – Что есть, то есть… – необычно легко согласилась Кристин и почему то посмотрела на Мерфи. – А ты заметил, старина Джек? У Клода разноцветные глаза, и у нее тоже. Я бы подумала, что они родственники, да мне говорили, что прежде у Клода таких глаз не было. – Кто говорил? – я все еще был настроен на спор. – И у Моник не разноцветные глаза! Просто очень красивые. Не как у всех. Кристин, ничего не ответив, ушла с бака, а кок Мерфи неодобрительно покачал головой. – Джон, ты славный малый, но не стоит при одной женщине восхищаться красотой другой. И, предупрежу на всякий случай, не вздумай при мне обидеть эту девочку. Она мне… Ну, будем считать, что она мне как внучка. А что до глаз Моник, то я видел их разными. Просто у ее мужа такие глаза постоянно, а у нее, вроде как, не всегда… Это странно. Мерфи замолчал, покуривая свою трубку. Я не понимал смысла этого обычая, но многие матросы занимались выпусканием дыма изо рта – это стало модой. Некоторые даже начали курить уже во время нашего плавания и, хотя это давалось им нелегко, терпеливо переживали приступы кашля. – Мерфи, а ты не знал Кристин прежде? – спросил Роберт. – Вы как то с ней так быстро подружились… – Нет! Что ты! Я всю жизнь по кораблям, откуда мне ее знать. Но мне интересно, кто мог сказать Кристин, что у Клода таких глаз прежде не было… – старик потряс хмельной головой и встал. – Хватит валяться на солнышке, обезьяны! Вы тут не пассажиры! Праздник кончился, марш на камбуз – пора делить сухари для команды! Сухари и солонина, да немного медленно гниющей в бочках воды – вот и весь наш рацион. Мне, выросшему на ферме, поначалу приходилось несладко. Обнадеживали только рассказы о южных островах – там, по словам бывалых, всего было в изобилии, особенно тропических фруктов. Капитан, его помощник и пассажиры жили получше нашего. Мерфи каждое утро подавал им к столу яйца от четырех наших корабельных кур, а для мадам Моник – козьего молока, как распорядился капитан Бриджис. Само собой, Дюпона такое отношение к его жене злило, но капитан лишь потешался, продолжая оказывать Моник знаки внимания. На корабле француз был бессилен, хотя порой мне казалось, что до взрыва недалеко. Вообще наш буканьер отличался ревнивостью – он не отпускал Моник от себя ни на шаг. Впрочем, когда ей хотелось поболтать со мной, Дюпон запросто мог оставить нас. Меня это и радовало, и немного злило. Между тем француженке нравилось проводить со мной время. У юнги много забот, но в свободные минуты мы много говорили. Я не знал, как к этому относиться… Порой мне казалось, что я понравился Моник. Порой – что ее забавляет моя фермерская глупость. Как то раз, примерно через неделю после нашего «крещения», она даже угостила меня апельсином. Я никогда прежде не пробовал этого фрукта, и Моник рассказала мне о нем. – «Китайские яблоки» привезли с востока португальцы, когда Васко да Гама нашел туда морской путь. Теперь их много за Пиренеями… Ах, Джонни, как там много солнца, как там много фруктов… Я хотела бы жить только там, в Испании! – Говорят, в Вест Индии тоже много всякого! – я старался есть не спеша, но как быть, если сок так и течет по губам? – А уж солнца там наверняка хватает! – Верно, – кивнула Моник. – И все же я надеюсь вернуться в Мадрид. Он мне нравится больше Парижа и Вены. И уж конечно, больше туманного, грязного Лондона! Настанет день, когда я вернусь. – Все зависит от вашего мужа… – Мужа? Ах, ты о Дюпоне! Да, мой мальчик, конечно. Конечно, все зависит от мсье Клода! – Моник говорила с легким акцентом совершенно не похожим на французский, но я стеснялся расспросить ее. |
