|
Никому из московских друзей звонить не стал, путешествовал с группой западных мещан по старым городам -- Владимир, Суздаль, Ростов-Великий, Ярославль -- и не пожалел: "Интурист" англичанами занимался из рук вон плохо, часами "мариновал" на вокзалах, засовывал в общие вагоны, кормили частенько в обычных столовках-- вряд ли когда-нибудь Лучников столь близко приближался к советской реальности. Эту запись он сделал случайно. Гулял вокруг Успенского собора во Владимире и там услышал кликушу. В парке возле собора красовались аляповатые павильоны, раскрашенные жуткими красками, -- место увеселения "детворы", кажется, шли школьные каникулы. Изображения ракет и космонавтов. Дом напротив украшен умопомрачительно-непонятным лозунгом: "Пятилетке качества -- рабочую гарантию". Тащатся переполненные троллейбусы, бесконечная вереница грузовиков, в основном почему-то пустых. Большая чугунная рука, протянутая во вдохновенном порыве. И вдруг-- кликуша, и, отвернувшись от животворной современности, видишь неизменных русских старух у обшарпанной стены храма, сонмы ворон, кружащих над куполами, распухшую бабу-кликушу и дурачка Сережу. Божьего человека, который курит "Беломор" и трясется рядом с бабой, потому что она-- его родная мать вот уж сорок годков. -- Гляньте на Сережу, сладкие мои! Я ему на кровати стелю, а сама на полу сплю, потому что он -- человек Божий. А ест Сережа с кошками и собаками, потому что все мы твари Божие и он дает нам понятие -- природу не обижайте, сладкие мои! Лучников с магнитофоном в кармане стоял среди старух. Те вынимали черствые булки и совали их в торбу юродивым. Распухшая баба быстро крестила всех благодетельниц и кричала все пронзительнее: -- Евреев не ругайте! Евреи -- народ Божий! Это вам враги говорят евреев ругать, а вы по невежеству их слушаете. Господа нашего не еврей продал, а человек продал, а и все апостолы евреями были! Подошел милиционер -- чего тут про евреев? -- подошли молоденькие девчонки в пуховых шапочках -- вот дает бабка! -- но ни тот, ни другие мешать не стали, замолчали, смущенно топтались, слушая кликушу. -- Родные мои! Сладкие мои! Евреев не ругайте! ... Парусная битва меркла, фрегаты тлели, угольками угасали в нарастающей темноте, но все-таки тень, прошедшая по стене, была еще видна. Она прошла, исчезла и вернулась. Остановилась в чуткой позе, тень тоненькой девушки, потом толкнула дверь и материализовалась внутри комнаты Кристиной. -- Хай, Мальборо? Вы здесь? В темноте он видел над собой светящиеся глаза Кристины и се смеющийся рот, две полоски поблескивающих зубов. -- ... Спасибо, родные мои! Господь вас храни! А кто бабу Евдокию видеть хотит, так автобусом до станции Колядино пусть ехает, а там до Первой Пятилетки километр пеши, а изба наша с Сергуньчиком -- крайняя! Господь благослови! Дай Бог вам, сладкие мои, здоровья и мира! Утоли, Богоматерь, наши печали! Чавканье размокшего снега под ногами, усиление музыки -- "до самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко... " Ослабление музыки, утробный хохот Сережи, радость олигофрена -- сигарету получил, животные звуки, собственный голос. -- Можно, я с вами поеду? -- Ты кто таков будешь? Не наш? -- Голос бабы Евдокии сразу перекрыл все звуки. Вот так они в старину созывали огромные толпы, без всяких микрофонов; особые голосовые данные русских кликуш. -- Нет, я русский, но из Крыма. -- Господь тебя благослови! Чего тебе с нами? Невразумительное чавканье, оханье, кряхтенье -- посадка в автобус. |
