|
Андрей Арсениевич так изумился, что резко затормозил. Что происходит сегодня с ним? Он обернулся. Зеленое небо в проеме улицы, серп луны над контуром Сюрю-Кая, В боковой улочке, уходящей к морю, медленно вращается светящийся овал найт-клаба "Калипсо". Пронзительный приступ молодости. Ветер, прилетевший из Библейской Долины, согнул на миг верхушки кипарисов, вспенил и посеребрил листву платана, взбудоражил и закрутил Лучникова. Что обострило сегодня все мои чувства -- появившаяся опасность, угроза? Совершенно забытое появилось вновь -- простор и обещания коктебельской ночи. У входа в "Калипсо" стояло десятка полтора машин. Несколько стройных парней-яки пританцовывали на асфальте в меняющемся свете овала. Вход -- 15 тичей. За двадцать лет, что Лучников здесь не был, заведение стало фешенебельным. Когда-то здесь в гардеробной висела большая картина, которую лучниковская компания называла "художественной". На ней была изображена нимфа Калипсо с большущими грудями и татарскими косами, которая с тоской провожала уплывающего в пенных волнах татарина Одиссея. Теперь в той же комнате по стенам вился изысканнейший трех-, а может быть, и четырехсмысленный рельеф, изображающий приключения малого, как сперматозоид, Одиссея в лоне гигантской, разваленной на десятки соблазнительных кусков Калипсо. Все это было подсвечено, все как бы дышало и трепетало, двигались кинетические части рельефа. Лучников подумал, что не обошлось в этом деле без новых эмигрантов. Уж не Нусберг ли намудрил? Едва он вошел в зал и направился к стойке, как тут же услышал за спиной чрезвычайно громкие голоса. -- Смотрите, господа, редактор "Курьера"! -- Андрей Лучников собственной персоной! -- Что бы это значило -- Лучников в "Калипсо"? Говорили по-русски и явно для того, чтобы он обернулся. Он не обернулся. Присев к стойке, он заказал "Манхаттен" и попросил бармена сразу после идиотской песенки "Город Запорожье" (Должно быть. не меньше десяти раз уже крутили за сегодняшний вечер? не менее ста, сэр, у меня уже мозжечок расплавился, сэр, от этого "Запорожья"), так вот сразу после этого включите, пожалуйста, музыку моей юности "Sеrеnаdе in Вlue" Глена Миллера. С восторгом, сэр, ведь это и моя юность тоже, не сомневался в этом. Мне кажется, сэр, я вас уже встречал. Еще сомневаетесь? не исключено, что вы из Евпатории, сэр. Кажется, там у вас отель. Смешно, Фаддеич... Как вы меня?.. Смешно, говорю, Фаддeич, прошло двадцать лет, я стал знаменитым человеком, а ты так и остался занюханным буфетчиком, но вот я тебя прекрасно узнаю, а ты меня, рех жоржовый, нe узнаешь. Андрюша! Фуюша! Не надо сквернословить! Ну, а обняться-то можно, а? Слегка всплакнуть? Слышишь серебряные трубы -- Глен Миллер бэнд!.. Голубая серенада, 1950 год, первые походы в "Калипсо"... первые поцелуи... первые девушки... драки с американскими летчиками... Хлопая по спине и по скуле Фаддеича, слушая свинговые обвалы Миллера, Лучников вдруг осознал, что привело его в эту странную ночь именно сюда -- в "Калипсо". В юности здесь всегда была пленительная атмосфера опасности. Неподалеку за Мысом Хамелеон находилась американская авиабаза и летчики никогда не упускали возможности подраться с русскими ребятами. Быть может, и сегодня, неожиданно помолодев от ощущения опасности, от словца "покушение", Лучников почувствовал желание бросить вызов судьбе, а где же бросить вызов судьбе, как не в "Калипсо". Признаться в этом даже самому себе было стыдно. Все здесь переменилось за два десятилетия. |
