|
Признаться в этом даже самому себе было стыдно. Все здесь переменилось за два десятилетия. Клуб стал респектабельным, дорогим местом вполне благопристойных развлечений верхушки среднего класса, секс перестал быть головокружительным приключением, а летчики, постарев, демонтировали базу и давно уже отбыли в свои Милуоки. Остался старый Фаддеич и даже вспомнил меня, это приятно. Сейчас допью "Манхаттен" и уеду домой в Симфи и завтра в газету, а через три дня самолет-- Дакар, Нью-Йорк, Париж, конференция против апартеида, сессия Генеральной Ассамблеи, встреча редакторов ведущих газет мира по проблеме "Спорт и политика" и, наконец, Москва. Вдруг он увидел в зеркале за баром своего сына, о котором он, планируя следующую неделю, гнуснейшим образом забыл. Что же удивляться -- мы потеряли друг друга, потому что не ищем друг друга. Распланировал всю неделю -- Дакар, Нью-Йорк, Париж, Москва -- и даже не вспомнил о сыне, которого не видел больше года. С кем он сидит? Странная компания. В глубине зала -- в нише -- бледное длинное лицо Антошки, золотая головка Памелы на его плече, а вокруг за столом четверо плотных мужланов в дорогих костюмах, браслеты, золотые "роллексы". Ага, должно быть, иностранные рабочие с Арабатской стрелки. -- Там мой сын сидит, -- сказал он Фаддеичу. -- Это твой сын? Такой длинный. -- А кто там с ним, Фаддеич? -- Не знаю. Первый раз вижу. Это не наша публика. Нынешний Фаддеич за стойкой как зав. кафедрой, седовласый метр, а под началом у него три шустрых итальянца. Лучников махнул рукой и крикнул сыну: -- Антоша! Памела! Идите сюда! Приготовь шампанского, Фаддеич, -- попросил старого друга. Щелчок пальцами -- серебряное ведерко с бутылкой "Вдовы" мигом перед нами. Однако где же наш сын? В конце концов необходимо познакомить его с Фаддеичем, передать эстафетную палочку поколений. Не хочет подойти -- пренебрегает? Generation gap? В зеркале Лучников, однако, видел, что Антон хочет подойти, но каким-то странным образом не может. Он сидел со своей Памелой в глубине ниши, а четверо богатых дядек вроде бы зажимали его там, как будто не давали выйти. Какие-то невежливые. -- Какие-то там невежливые, -- сказал Лучников Фаддеичу и заметил, что тот весьма знакомым образом весь подобрался -- как в старые времена! -- и сощуренными глазами смотрит на невежливых. -- Тhаt's tгuе, Андрей, -- проговорил, медленно и так знакомо улыбаясь, Фаддеич. -- Они невежливые. Подхваченный восторгом, Лучников спрыгнул с табуретки. -- Пойду, поучу их вежливости, -- легко сказал он и зашагал к нише. Пока шел под звуки "Голубой серенады", заметил, что симферопольские интеллектуалы смотрят на него во все глаза. Подойдя, Лучников взял руку одного из дядек и сжал. Рука оказалась на удивление слабой. Должно быть, от неожиданности: у такого мордоворота не может быть столь слабая рука. Лучников валял эту руку, чуть ли не сгибал ее. -- В чем дело, Антоша? -- спросил он сына. -- Что это за люди? -- Черт их знает, -- пробормотал растерянно Антон. Как растерялся, так небось по-русски заговорил. -- Подошли к нам, сели и говорят -- вы отсюда не выйдете. Что им надо от нас -- не знаю. -- Сейчас узнаем, сейчас узнаем. -- Лучников крутил слабую толстую руку, а другой своей свободной рукой взялся расстегивать пиджак на животе незнакомца. В старые времена такой прием повергал противника в панику. Между тем к нише подходили любопытные и среди них симфи-пипл, те, что его знали. |
