Оказалось, некому сегодня показаться на экране: из всех спорткомментаторов
одна Лунина в городе. А если бы самолет опоздал, тогда как бы обошлось?
Тогда как-нибудь обошлись бы, а вот сейчас никак не обойдемся. Логика,
ничего не скажешь. Что же это за жизнь такая пошла, законный супруг законной
супруге целый день не может вправить. Какой-то скос в жизни, не полный
порядок.
Даже Татьяна немного разозлилась, и, разозливщись, тут же поняла, что
это уже московская злость и что она уже окончательно вернулась в свой
настоящий мир, а Андрей Лучников снова-- в который уже раз - уплыл в иные,
не вполне реальные пространства, куда вслед за ним уплыли и Коктебель, и
Феодосия, и весь Крым, и весь Западный мир.
Тем не менее она появилась в этот вечер на экранах на обычном фоне
Лужников какая-то невероятная и даже идеологически не вполне выдержанная.
Она читала дурацкие спортивные новости, а миллионам мужиков по всей стране
качалось, что она вещает откровения Эроса. Супруг ее имел ее на ковре у
телевизора. Он так все-таки умело сконцентрировался, что теперь доводил ее
до изнеможения. Он был влюблен и каждую ее жилочку и весьма изощрен в своем
желании до каждой жилочки добраться. Надо сказать, что он никогда ее не
ревновал: хочешь романтики, ешь на здоровье, трахаешься на стороне, ну и это
не беда, лишь бы мне тоже обламывалось.
III. Жуемотина
Виталий Гангут ранее, еще год назад, находя в себе какие-либо малейшие
признаки старения, очень расстраивался, а теперь вот как-то пообвыкся:
признаки, дескать, как признаки -- ну, волосок седой полез, ну, хруст в
суставах, ну, что-то там иногда с мочевым пузырем случается, против биологии
не очень-то возразишь. Призванная на помощь верная спутница жизни, ирония
весьма выручала. Как же иначе прикажете встречать все эти дела, как же тут
обойдешься без иронии? Веселое тело кружилось и пело, хорошее тело чего-то
хотело, теперь постарело чудесное тело и скоро уж тело отправят на мыло.
Так, кокетничая с собой, совсем еще не старый, со средней позиции, Гангут
встречал признаки старения.
И вдруг обнаружился новый, обескураживающий. Вдруг Гангут открыл в себе
новую тягу. Карты на стол, джентльмены, он обнаружил, что теперь его
постоянно тянет вернуться домой до 9-ти часов вечера. Вернуться до 9-ти,
заварить чаю и включить программу "Время" -- вот она, старость, вот он,
близкий распад души.
Я, брошенный всеми в этой затхлой квартире, слегка зибрюшенный и совсем
заброшенный господин Гангут наедине с телевизором, наедине с чудовищным
аппаратом товарища Ланина. "Вахта ударного года". Сводка идиотической
цифири. Четыре миллиона зерновых -- это много или мало? Всесоюзная
читательская конференция. Все аплодируют. Мрачные уравновешенные лица.
Вручение ордена Волгоградской области. Старики в орденах. Внесение знамен.
Бульдозеры. Опять "Вахта ударного года". Ширится борьба за права человека в
странах капитала. Порабощенная волосатая молодежь избивает полицию.
Израильская военщина издевается над арабской деревенщиной. Снова - к нам!
Мирно играют арфистки, экая благодать, стабильность, ордена, мирные дети,
тюльпаны... экая жуемотина... Гангут по старой диссидентской привычке вяло
иронизировал, но на самом-то деле размагничивался в пропагандном трансе,
размягчался, как будто ему почесывали темя, и сам, конечно, сознавал, что
размагничивается, но отдавался, распадался, ибо день за днем все больше
жаждал этих ежевечерних размягчений. Прокатившись по кризисным перекатам
западной действительности, поскользив по мягкой благодати советского
искусства, программа "Время" приближалась к самому гангутовскому любимому, к
спортивным событиям. |